Сегодня тот самый день, когда из года в год, из десятилетия в десятилетие в нашей семье пеклись куличи. Иногда мы повторяли этот ритуал еще и в субботу, но в этом году волею судеб (т.е. из-за маминых пушкинского клуба и курсов французского) будем печь только завтра.
А сегодня вечером мне нужно будет приготовить все, чтобы на рассвете уже поставить опару: вымыть полы, достать, вымыть и высушить формы и большую выварку, в которой предстоит месить тесто, вырезать из пекарской бумаги кружочки по размеру донышек этих форм, просеять муку, достать разогреваться при комнатной температуре яйца и масло, разложить на диване подушки и покрыть их чистыми простынями (чтобы потом укладывать на них готовые куличи), вытащить выварку, в которой завтра нужно будет месить тесто, разложить на столе ложки, лопатки, сито, соду, соль, ванилин, сахар и куркуму.

Я знаю, что очень устану за завтрашний день, но этот труд - радостный. Это семейная традиция, знаменующая весну. И руки мои, покрасневшие от кончиков пальцев до запястий, и волосы, заплетенные в тугую косу, еще и в субботу будут пахнуть чудесным тестом.

Мы с мамой стараемся каждый год записывать всю последовательность действий и пропорции продуктов, потому что тесто само диктует, сколько ему нужно муки и прочего. Это ритуалы, и настрой, и упование, и напряжение, потому что тесто, пока оно поднимается нельзя беспокоить, нельзя шуметь, бегать и сердиться  но нужно следить за ним и любить его. А еще, пока не слишком устанешь, можно петь - любое тесто любит это.

В прошлом году я записала рецепт для одной из френдесс. Он сложный, требует многих часов работы, хороших продуктов и терпения. На всякий случай (вдруг кто-то хочет тоже пройти этот путь), я оставлю его здесь.

Итак!
( Наш семейный рецепт куличейСвернуть )

"Букшоп" ("Книжная лавка", 2017) - странный, спокойный и печальный фильм, в котором нет счастливого конца, потому что иногда даже самые решительные герои не способны перебороть систему. Это история о смелой молодой женщине, рано, из-за войны, овдовевшей и в память о муже решившей спустя много лет открыть в маленьком рыбацком городке книжный магазин. Правда, много лет пустовавший старинный дом с сырым подвалом и начисто отсутствующим отоплением вдруг оказался нужен богатой бездельнице, уже в летах, но молодящейся, по-светски лицемерной и тщеславной. Именно здесь она захотела устроить никому не нужный "центр искусств" - в глухой провинции, где есть рыба и школа, но из всех искусств ни одному, даже книгам, не находится места. Гарпия с идеальными манерами - противостоят таким невозможно, если у тебя самой нет когтей. Главная же героиня терпелива, добра и не ожидает от других подножек, - конечно, при таких качествах легко ей не будет.

На календаре - середина пятидесятых. Стиль нью-лук, шляпки и шелковые цветы в волосах - но это для тех, кому капитал и положение позволяют думать об искусствах, а не о работе. Стиль главной героини - прямые юбки, жакеты и скромные платья, а еще удобные туфли и резиновые сапоги. Отчего-то смотрится второе благороднее, и даже здесь, где героиня оказывается чуточку не такой, слишком непрактичной, с этими ее книгами - не ко времени и не к месту, она - часть естественного порядка вещей.

Тем временем городок живет рутиной, сплетнями, рыбным промыслом и чаепитиями с фруктовыми кексами. В нем есть люди попроще и много о себе думающая аристократия, есть бюрократы и бестолочи, подлецы и вполне симпатичные работяги, а еще, как и положено в старом английском местечке и в английском книге, экранизацией которой является "Букшоп", есть здесь фигура загадочная - пожилой джентльмен, отгородившийся от всего мира и читающий книги. Его играет Билл Найи, и из одного этого вы должны понять, как быстро героиня (Эмили Мортимер) прониклась к нему уважением и симпатией. Он, отшельник, первым прислал заказ на книги, а она отправила ему "451 градус по Фаренгейту",. Это могло бы стать началом романтической линии, но дело в том, что иногда истории случаются несвоевременно - то ли опаздывая к одним, то ли опережая жизнь других. "Вино из одуванчиков" Рэя Брэдбери, которое он очень хотел прочесть и в котором есть история мисс Элен Лумис и Билла Форестера, героиня вручить ему не успела.
Фильм снят очень красиво - лаконично по цвету, с гармоничным линиями и строгим построением кадра, с неласковым морем и каменистыми берегами, с книжными корешками, с одеждой, которая подчеркивает характеры так же емко и ненавязчиво, как приглашения на чай и сервировка. И сценарием, и режиссурой занималась Изабель Койшет, испанка, ее имя подходит фильму так же, как и имя композитора - Альфонсо Виллалонго. Оператор - из Франции. Сама картина - совместного производства туманного Альбиона, Испании и Германии, и при том он совершенно английский. В нем ничего почти не происходит, но это-то и заставляет смотреть его, переноситься в маленькую книжную лавку, разместившуюся в старинном доме, на берег холодного моря, в дом пожилого джентльмена.

Солнце здесь не частый гость, и оно явно не на стороне главной героини. Она может показаться серой, слишком наивной, слишком хрупкой, но все не совсем так. Она - английская роза (вы, возможно, видели Эмили Мортимер в фильме "Дорогой Фрэнки" - тогда мне ничего не нужно объяснять), но роза стойкая, несмотря на то, что жизнь дарит ей не так уж много счастья. Никаких сказок, только их силуэты и книги, в которых сосредоточен весь мир - стоит быть благодарной и за это, а, может быть, и за то, что одна разумная наблюдательная девочка, не любившая читать, оказалась единственной, кто решительно воспротивился банальной и хорошо знакомой каждому порядочному человеку несправедливости. Именно ее глазами спустя много лет мы видим эту историю.
Возможно, через какое-то время я прочту роман Пенелопы Фицджеральд и даже найду соответствующим рецензиям - блеклым, скучным и написанным хорошим языком, но фильм, с его сглаженностью детского воспоминания, с приглушенной цветовой гаммой, сбалансированным, во многом симметричным построением композиции, с уютными деталями, неспешностью, деликатностью и с тоской, которой ни в коем случае нельзя дать волю, с надеждой, которая не успевает стать чем-то большим, и волнами, обкатывающими самые острые камни на берегу, - этот фильм я вспомню с теплом.

Позади два дня знакомств, встреч, музыки и воздуха.

Семнадцать с половиной километров пешком в воскресенье, гудящие и стертые до безобразия ноги, наутро бассейн, чтобы гудело все тело.
Облака абрикосового цвета и солнечные форзиции по всему городу, поющие и стрекочущие птицы, небо высокое и живое - вбираю все это глазами, легкими и душой.
Новые знакомства, открытия в себе, маленькие приключения - незначительные, но для меня важные.
Я познакомилась с талантливой начинающей художницей-графиком, чья работа теперь есть и у меня. Вернее, сейчас нет - в мастерской для нее уже готовят приглушенно-розовый с серебряно-серым - точь-в-точь как вечернее небо - багет.
Познакомилась я и с новой музыкой. Вчера, уже вернувшись с работы домой, я получила предложение сходить на выступление мультиинструменталиста Андрея Ясинского. Конечно, согласилась.

В небольшом уютном зале звучали импровизации и мелодии, уже записанные прежде, и каждая была волшеством. Ханг, равдрам, можжевеловые флейты, пианино, ситар, калимба, даже мелодика - ведомые одним-единственные музыкантом, все эти инструменты рождали необычайную музыку. Космос и звезды, гармония и красота, особенно если закрыть глаза. Горели свечи, пахло специями, а звуки переносили меня в разные уголки мира, и к морю, и к подножию гор, возвращали в прошлое и обращались к будущему. После каждой исполненной мелодии звучала тишина - аплодисменты были отложены на самый конец вечера, и это было так же необычно, как и то, что музыкант играл босиком и, беря в руки очередной инструмент, рассказывал о нем, о путешествиях, о музыке, сыгранной в пещерах и высоко в горах, о тишине и неспешности и еще о том, что данный тебе талант следует отдавать, ведь принадлежит он не только тебе.Выступление было длинным, и после можно было прикоснуться к каждому из инструментов, хотя я не стала этого делать - после музыки не хотелось праздного любопытства. В одиннадцать после недолгой прогулки от театра к машине и сравнения впечатлений, я попрощалась с приятельницей и села за руль. Я не была уставшей, я была совершенно спокойной, хотя одна по темному городу никогда еще не ездила, и музыка тоже сыграла свою роль.
Сегодня я спала всего шесть часов. Сны были, но в последнеее я редко их запоминаю. В шесть тридцать солнце уже золотило корешки книг в моей комнате, и, потянувшись, я начала мой день - с улыбки, свежести утренней земли и воды, по которой я скользила, словно по шелку. А час назад я шла по упругой земле, здоровалась с теми, кто шел навстречу, и смотрела вдаль на город. Апрель - лучший месяц года, потому что сейчас все, и даже я сама, оживает.

Вечер. Абрикосовый цвет пахнет чуть пыльно и горьковато-медово. На пуховой перине облаков - задумчиво-спокойная луна. Вдали острым малиновым шпилем - что-то вроде Эйфелевой башни. Откуда-то доносятся смеющиеся голоса. Я возвращаюсь домой после спектакля - из театра, но одновременно и из Макондо, открытого Маркесом.
Невозможно дважды посмотреть один спектакль: другой приходишь в театр ты, другими - артисты. Вчера я осознала это вдруг - с удовольствием, восторгом, с предвкушением зрителя, который видит что-то поразительное - снова - в первый раз. (А в первый раз было вот так: ссылка.)

UNO - спектакль пластический, актеры не произносят, за исключением нескольких рвущих любовную ткань стихотворных строк, ни слова. Историю всех мужских и всех женских персонажей "Ста лет одиночества" Маркеса они рассказывают языком тел, и вчера вечером этот язык был дерзким, с искрящимися глазами героев, с ее мудрой наивностью, свойственной, возможно, каждой, независимо от возраста и времени, женщине, и мужским любопытством, отчасти жестким и испытывающим, пугающим и интригующим ее.

Она посмеивается над Его первобытностью, Он ликует, одержав верх в объятиях. Это может быть игра, а может - и нешуточная схватка. И эта история повторяется с тех древних времен, когда человек, еще не придумавший слов для одиночества, мог только выть, предчувствуя близость другого . Она будет происходить и впредь, даже если на всю планету останутся только два почти одинаковых и безмерно разных живых человеческих тела. Извечное притяжение и сопротивление, страсть и нежность, красное и белое, вода, орошенная под Его напором Ее кровью, и другая, кристалльно чистая, над которой Она рисует белой глиной, будто самой жизнью, крест - освящая и одновременно обрекая Его.
В этот момент рассказываемая история становится большим, чем одиночество или любовь мужчины и женщины, - это уже пьета, та первая микеланджеловская, где Дева Мария с покрытой белым мафорием головкой, юна, как и ее Сын, распростертый на ее коленях. И Он, рожденный, заимствовал ее плоть и кровь.

Спектакль наполнен символами - простыми и емкими. Это и два доминирующих, разграничивающих пространство спектакля цвета, и веревки, которыми соединяют себя герои и которые вчера сами управляли действом, запутываясь на руках и ногах, и светлячки, которых  дважды ловят герои - бесцельно вместе и, приобретя опыт, порознь - вживляя их в свои тела и так возрождаясь. (Она все больше подносит их к сердцу, на левое плечо, как звезду на плате, означающую сохраненную чистоту.)

И ныне, и присно... Как странно раскрылся этот спектакль. Как странно, что вся эта история - от зари человечества до его непроглядной ночи - вернулась в настоящее, с бельевой веревкой, тазами, будничными звуками и одиночеством, с которым мы приходим и уходим снова. Или все-таки с единением, которое принимаем взамен?

Угадайте, в какой области по ЦФО первой (и единственной) выключили отопление на два дня раньше срока и аккурат к похолоданию.
Конечно, в Белгородской.
Тут бы забраться под одеяло и, согревшись, сразу заснуть, но прежде я решила рассказать вам о прочитанном и посмотренном.
Впечатление первое. Очень милый индифильм "Городские птички" (2016) - без особого сюжета, но воздушный и теплый, про трех очень разных подруг в зимне-хмурой Москве, где все-таки есть место маленькому сумасбродству, забавным несуразностям, мечтам, обидам, будничной вежливости и ласковым улыбкам. И вот что здорово: эти героини узнаваемые.

Впечатление второе, книжное.

"Мир - это война!"
А война - это власть и деньги, и какое дело крупным рыбам до судеб маленьких народов, до истории, до спокойной жизни, наконец. Власть и деньги, а ради этого стоит сеять зубы дракона, называя их семенами гуманизма. Цинично, подло и совершенно безучастно.

Книга Михаила Поликарпова, переиздававшаяся уже не раз под разными названиями, - об этом, хотя, главным образом, она - о парнях, ехавших в братскую Югославию помогать тем, кто защищал право жить на своей земле и кого весь западный мир выставлял кровавыми чудовищами. Новое название издатели подладили под вышедший недавно фильм, но повествование заканчивается 1995 годом, почти оптимистично. Во всяком случае, с надеждой на хоть какой-то мир. Бомбежки девяносто девятого и Косово были впереди, а пока разгоралась гражданская, межэтническая. межконфессиональная война - и не нужно долго гадать, кто подбрасывал хворост с одной стороны и перекрывал воздух с другой.

Не скажу, что мне понравилось то, как написано, поскольку повествованию недостает глав, четко и сухо описывавших политическую обстановку, и довольно трудно без карт (в издании нет ни одной), по одним только описаниям представлять военные операции, а имена добровольцев, поскольку упоминались они довольно стихийно, остались для меня именами отдельно от их историй. Сами же истории рассказаны - и это несомненное достоинство книги - без художественных прикрас и описаний, а скорее в форме заметок. Отсутствие же выверенной стройности и строгости текста сделало книгу живой. Все-таки написал ее не просто публицист, а тот, кто и сам воевал в Боснии.

По нескольким существенным для меня причинами это было стоящее чтение.

Во-первых, я попыталась разобраться в историческом контексте. Он ужаснул меня - многое мне просто было неизвестно в силу того, что в те годы я была ребенком и нашу семью затронула другая война, порожденная тем же распадом СССР. Многое повторяется вновь и вновь, становясь все изощреннее в цинизме и жестокости. К концу книги я не могла отделаться от наивного сравнения всего творившегося в Югославии с "Голодными играми". Запад устраивал именно их. Все, что в трилогии Коллинз, особенно в третьей части, мне казалось самым книжно-надуманным, я прочла в документальной книге Поликарпова. И я все равно не могу понять, почему люди на такое способны.

Во-вторых, мне всегда казалось, что добровольцы, ехавшие в девяностые во все горячие точки, образовавшиеся из-за развала СССР, - это такие не то рыцари, не то Рэмбо: красивые, несгибаемые, с твердыми принципами, дисциплиной, военными или медицинскими знаниями. Словом, сверхлюди. А это просто люди, которым было не все равно, очень разные: мальчишки совсем, и взрослые мужчины, и те, кто искал себя, и те, кто от себя бежал, и те, кто к себе пришел, а еще те, кого там представить было бы невозможно, не знай ты, что они там были. Не сверхидейные, а неравнодушные.

Правда, меня смутило упоминание нескольких добровольцев, до Югославии воевавших в Абхазии, но на грузинской стороне. Этого я не понимаю, это как если бы они сперва были в отрядах хорватов или бошняков, и только потом перешли к сербам. У меня это в голове не укладывается. Хотя бы потому, что камертон той войны еще гудит - для нашей семьи в том числе. И в нашем городе - здесь, в России - стоит памятник добровольцу Дмитрию Эдуардовичу Чепенцу, герою Абхазии, погибшему там. Он посчитал своим долгом поехать туда, где творилась несправедливость. Почему другие, из книги Поликарпова, выбрав в Югославии сторону тех, кто защищался, в Абхазии встали на сторону нападавших?!

В-третьих, мне показалось, что воинского умения у сербов было так же мало, как и дисциплины, и согласованности действий сербских воооруженных сил и добровольческих соединений. Посоветовалась с папой - он придерживается такого же мнения. Хотя Запад и тут старался отрезать сербам все возможности слаженного и полнокровного наступления, одновременно вооружая их противников.

В-четвертых, я узнала новое о сербах вообще: книга - это все-таки русский взгляд изнутри. Мне вспомнился момент из фильма "Балканский рубеж", когда в Белграде в 1999 на мосту сербы устраивали митинги одновременно с рок-концертами. Они пели и они протестовали, и в этом не было противоречия. В каком-то советском фильме героиня с обреченностью пересказывает легенду о Тамерлане:

"Однажды Тамерлан осадил город и послал туда гонцов, чтобы взять с народа дань в виде мешка золота. Люди выплатили дань, и гонцы вернулись с мешком золота.
Второй раз Тамерлан послал гонцов за данью, но те вернулись с пустыми руками, сказав:
- Люди плачут, говорят, что у них больше ничего нет!
-Раз плачут, значит еще что-то осталось! - ответил Тамерлан и снова послал гонцов.
И действительно, гонцы вернулись с золотом, и Тамерлан их спросил:
- Как настроение у людей в городе?
- Люди смеются, песни поют, — ответили гонцы.
Тогда Тамерлан сказал:
- Ну, раз смеются, значит, действительно, ничего не осталось…"

И в фильме, и в одноименной книге это -  о сербах.

Наконец, в-пятых, это все-таки мужская книга. Мой наивный девичий мозг для такого мало приспособлен, я даже в видах вооружения плохо разбираюсь, а описанное - сугубо мужская материя, грубая, со своей суровой деятельной мужской романтикой и тем, что мне из уютной моей спаленки кажется немыслимым, а для всех этих ребят было сознательно выбранными военными буднями.

Так что эта не идеальная по форме, но насыщенная и личными оценками, и воспоминаниями, и собранными материалами о той войне книга - очень дельная по содержанию
Впечатление третье. Сегодня я взялась за потрепанную, хотя и не читанную никем до меня книжку публициста Леонида Жуковицкого "Помоги своей судьбе" из серии "Личность. Мораль. Воспитание". До этого в серии мне попадался другой публицист - любимый мной Евгений Богат, но и этот выпуск оказался удачным. Это разговор с современниками о деятельном поиске себя, о честном на себя взгляде - разговор не слишком мягкий, прямолинейный, но достаточно деликатный. Книга вышла в 1989 году, а ведь такое чтение и сейчас очень полезно.

После "Huis clos" Сартра и книги о войне в Сербии я утвердилась в ощущении надвигающегося на цивилизацию коллапса. Потому что колокола звонят по всем нам и крестовые походы неизбежно разворачиваются в обратном направлении. На смену цивилизациям однажды приходят варвары - это случалось не раз и не раз еще произойдет. Только я убеждена, что храмы никогда не горят просто так. Называйте это знамением или неслучайной случайностью, но не имеет значения, какая искра, вольная, невольная ли, разбудила огонь. История закладывает петлю, и мы отступаем в "средневековье".
"Тем чаще думал я: из тяжести недоброй // И я когда-нибудь прекрасное создам...", - Мандельштам писал это о парижском соборе. Недобрая тяжесть у творимого в мире.

Прощай же, прежний Нотр-Дам, который я никогда не увижу. Может, однажды мы, люди, все-таки создадим что-нибудь прекрасное.

"Ад - это другие", - заявил Сартр в своей пьесе "За закрытыми дверями". И он же постулировал: свобода, на которую обречен человек, есть, прежде всего, свобода выбора. К примеру, узник сам выбирает, смириться ему или бороться за свою правду. Также Сартру принадлежат высказывания "История любой человеческой жизни есть история поражения" и "Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния". Все это, а также то, что Жан-Поль Сартр был атеистом, в полной мере характеризует ситуацию, в которой оказались Жозеф Гарсен, Инес Серано и Эстель Риго, персонажи названой пьесы.
А оказались и впрямь в аду с администратором, неработающей кнопкой его вызова, а также с трехместными камерами без окон, зеркал и зубных щеток. Никаких жаровен и плетей, поскольку, напомню, и бога никакого нет. Зато нет и случайности: сокамерники оголяют друг друга до самой сути, как червей. Они ведь уже не люди - их нет, они "отсутствующие", у них нет выбора, а при жизни выбор они сделали необратимый, и пусть бы только для себя, но нет, и для тех, кто зависел от них.

Гарсен - журналист-пацифист... трус, сбежавший от своих "принципов"... бабник, измучивший до смерти свою кроткую жену. Расстрелян. Загробный приговор - по совокупности выборов.

Инес - непривлекательная, на умная почтовая служащая, лесбиянка. Жила страданиями других. Увела у кузена возлюбленную. Два самоубийства, одно убийство.

Эстель - прелестное инфантильное создание, умершее от пневмонии. Отказалась бежать с бедным любовником от старого мужа. Высшая степень эгоизма. Чужая жизнь - круги по воде. Одно убийство, одно самоубийство.

В ад, даже атеистический, просто так не попадают. Да и свобода узника предполагает этого узника бытие. Умерший пребывает вне его. Отсутствует. Обрекает себя на безвременное, "бездверное", вне выбора инобытие, когда такие же другие, как и он, навсегда станут источником его мук. Осознание не даст избавления, приятие не дозволит перерождения. Потому что узники обретают болезненную взаимозависимость (без любви, но с жаждой), взаимную обнаженную потребность отдаваться своим палачам и самим быть для них палачами.

Впрочем, выбор предоставлен и здесь. Французский поэт и эссеист Франсис Понж, которого как-то процитировал Сартр, писал: "Человек - это будущее человека". Мы раскрываемся среди других, через них узнаем себя и преображаемся. Мы нуждаемся в хороших зеркалах, чтобы делать хороший выбор. Инес действительно предлагает Эстель стать ее зеркалом, но что проку в зеркале, которое существует только для себя и никогда - для других. "Ад - это другие", - заявляет Гарсен. Но другие могут стать и раем и, что важнее, жизнью, то есть поводом к "бытию-не-для-себя", вообще.

Но выбор, обращенный в будущее, персонажам неведом. Они несвободны своим прошлым и одновременно отрицают его. Дело в том, что, по Сартру, "свобода начинается по ту сторону отчаяния", а их инобытие отчаяния и, следовательно, свободы, лишено.
Столь длинная преамбула понадобилась мне для того, чтобы рассказать о сегодняшнем вечере. Моя кузина выиграла пригласительный на вечерний спектакль в театр "Спичка". Я собиралась составить ей компанию, но прежде чем приобрела билет, получила сообщение из театра об еще одном пригласительном - для меня. Это был очень своевременный подарок - сама я никак не решалась сходить на пьесу экзистенциалиста Сартра. А ведь она удивительно подходит к этому вечеру - сырому, холодному, неласково весеннему, на грани пробуждения и безжизненности. Так что театр начался даже не с вешалки - со стылого ветра, зеленого шума под свинцовым небом и пограничья сумерек.

Спектакль - как всегда, на высоте. Он в высшей степени стильный, ритмичный, обращенный к разуму, потому не вызывающий отклика эмоционального. Пьеса подана современно, из нее удалены несущественные детали, и точно так же в пространстве спектакля отсутствует лишний реквизит: никаких цветных диванов и бронзовых статуэток,задуманных Сартром, только три строгих стула, очертания "дверей", через который персонажи вошли к свою комнату (представьте вытянутый шестигранник, свободный в плечах), и той единственной двери, через которую - гипотетически - они могут выйти.

Трех главных персонажей, настолько не соотносимых друг с другом "в бытии", что в инобытии они образуют прочный треугольник созависимости, дополняет их "прошлое" - жена, возлюбленная, любовник. Эти фигуры появляются в первой сцене - "экспозиции", своеобразном саркастическом дефиле, - и в момент обнажения выборов главных героев. Последние, вероятно, ожидали, умерев, встретить именно их. Боялись этого. Впрочем, они и не встретят - слишком простой и очевидный путь избавления. Фигуры "прошлого" остаются только очертаниями. А вот роли эти, эпизодические, отсутствующие у Сартра и введенные в постановку режиссером, - довольно ярки. Особенно хорош спутник Эстель - сыграно элегантно, метко и лаконично. Браво!

Наблюдает за "отсутствующими" Коридорный - в черной хламиде, в какую могли бы быть обряжены ангелы, и с соответствующими манерами - ни мужскими, ни женскими, несколько экзальтированными. Но мы же говорим об атеистическом экзистенциализме, и Коридорный - скорее чиновник, умелый контролер в учреждении, где заключенные сами формируют воздаяние.
Сегодняшний спектакль - из тех, которые в полной мере обдумываешь только спустя несколько часов после аплодисментов, но то, что он сделан блестяще, ты понимаешь в момент, когда в начале гаснет свет, и я благодарна театру за оба этих открытия.

На могиле Жана-Поля Сартра и Симоны де Бовуар на парижском кладбище Монпарнас принято оставлять прижатые камешками билеты на метро. Возможно, это своеобразные пропуска за закрытые двери бытия, крохотное материальное выражение поисков свободы и зеркалец, в которые они неосознанно всматриваются, стоя у надгробной каменной плиты, послужившей дверью для самого Сартра.

Несмотря на холод, в соседнем дворе распустились два абрикоса. Сама нежность!

Не знаю, какая сила подняла меня сегодня рывком в полседьмого и заставила сразу убрать постель, чтобы не лечь обратно. Я спала пять часов - накануне читала "Балканский рубеж" Ивана Наумова, вцепившись в книгу так, что с вечера даже со сном не пришлось бороться - спать не хотелось. Я бы и в кино второй раз сходила, но одной тяжело - я и в прошлый-то раз, выйдя из зала, ничего не видя и еле держась на ногах, шарила рукой по сумке в поисках глицина. Роман - условная замена. Формально это новеллизация фильма, но нет, с тем же историческим контекстом, частично с теми же персонажами, но другая история, и здорово написанная. Сразу становится понятно, почему в аннотации к фильму написана ерунда - это фабула романа. Наумов работал над сценарием, и, возможно, то, что стало книгой, было одной из первоначальных версий этого сценария. Не важно. Книга получилась, и я бы прямо сейчас все бросила и сидела-дочитывала. Даже утром, подскочив по будильнику, могла бы "пожалеть" себя и остаться дома - читать.
Но все равно отправилась в заплыв. Теперь тело гудит, голова работает, руки тянутся к лежащей на столе толстой книге, но я останавливаю себя волевым "первым делом - трудовые обязанности". До перерыва остается еще полтора часа.

Восхитиельный был вчера день! Очень теплый, очень яркий, полный впечатлений.
Он начася с бликов воды и больших солнцечных пятен, через которые так приятно проплывать, видя, как твоя тень скользит по дну бассейна следом за тобой.

За завтраком было вдруг решено ехать за город, в парк Маршалково. Очень кстати позвонила моя подруга, и мы подхватили по пути и ее. Надышались вволю, слушали птиц, вдыхали медовый запах пролесков, любовались ручьями, бабочками, синицами-лазоревками, дятлами и зябликами. Вбирали в себя все солнце и все счастье последнего мартовского дня.
Потом я отправилась в гости, где меня всячески баловали. И, наконец, завершился день неожиданно хорошим фильмом - "Зеленой книгой" с Вигго Мортенсеном. О том, как люди меняют друг друга, немножко возвышая, немножко приземляя, и как это одинаково нужно, чтобы быть собой, но в себе, как в улиточной ракушке, не застрять.

Суббота тоже была хорошей, но сумасшедшей - пришлось вдоль и поперек объехать весь город, и если бы вечером меня не вытянули погулять на свежем воздухе, я бы просто-напросто заснула, едва присев.

А перед сном были еще "Осенние свадьбы" 1967 года. Как же я люблю такие фильмы - о простом и человеческом.

Читаю рассказы Михайло Пантича. Все они - о не очень счастливых и, в общем-то, одиноких людях, живущих в Новом Белграде. Обыкновенные истории, неспешные, неяркие, повторяющиеся снова и снова, тысячи раз. Ничего особенного - такая же жизнь, как и везде. День за днем, от рутины к коротким праздникам или - со всем старанием - минуя их. Потому, наверное, читается с легкой тоской. Из-за узнавания, понимания и сочувствия, увы, бездеятельного.

"...все самые лучшие мысли, родившись однажды, продолжают существовать где-то вне нас, и совершенно отделившись от этого мира, на что им нужно известное время, сколько - не знаю, поднимаются к облакам и соединяются с вечностью".

У вас бывает такое, что один из персонажей книги с первого же упоминания вызывает необыкновенное участие и симпатию? У меня - постоянно, и, как правло, это не главные герои. В "Белых одеждах" таким человеком оказался Иван Ильич Стригалев, "Троллейбус", ученый-биолог, "вейсманист-морганист", верный науке, принципиальный, но бесхитростный, умный, человек чести, совершенно чуждый интригам, высокий и потому особенно беззащитный перед подлостью "лысенковцев". Вчера вечером (вернее, около двух часов ночи в конце весны в начале пятидесятых, но я-то прочла накануне) его арестовали и поместили в "шестьдесят второй дом", ЧК. У меня упало сердце. Как же так?! Как же его спасти, когда кругом мракобесие? И спасут ли?

Сегодня, плавая, я настолько углубилась в мысли о книге, пытаясь "переиграть" такую нелепую неудачу двух других персонажей, не сговариваясь, вывести Стригалева из-под удара, что потеряла счет времени. И на языке все время вертится "Солянум туберозум", "Солянум контумакс" - их гибрид вывел Иван Ильич.

А книга замечательная - и тема, и язык, и персонажи, и их взаимоотношения, и философские дискуссии, и исторический контекст. Но все же в голове до конца не укладывается: ради амиций, власти, бог знает чего еще уничтожать науку, гнобить несогласных с очевидным для ученых бредом, с подтасовками данных, с подгонкой на бумаге фактов под готовые выводы. Каким преступлением была вся эта "лысенковщина"! И пролезла же, всех вокруг уничтожила, изнутри вытравляла, да не на одно десятилетие уселась у власти. Мерзость.

Смотреть!

Тяжело, горько, выматывающе, больно, до невозможности дышать, до отдающегося в ушах сердцебиения, до напряжения от первой до последней секунды, до сжатых зубов, до льющихся - без сентиментальности, а потому что иначе можно закричать - слез. До того, что после дрожат и подкашиваются ноги. Смотреть!
Это сильное кино. Нужное. Правильное. В деталях жестоких и страшных, правдивых и даже в тех, которые зовутся "киношными". В параллелях, пронизывающих всю ленту. Правдивое в том, что нет пресловутого хэппи-энда. В том, что жизнь дорогого стоит - иногда дороже самой жизни. В том, что мир катится в тартарары еще быстрее, чем он делал это двадцать лет назад.
Я помню. Я всегда буду помнить девяносто девятый.

Сербия, мечта моя, да будет мир на твоей земле!

Итальянский анимационный фильм "Искусство быть счастливым" - о том, как важно жить в настоящем, и о том, что и надежда - это тоже бескрайнее настоящее с миллионом возможностей, среди которых одна - точно твоя. Он о душе, которая стремится к другой душе, но идет своим путем, и о том, что путь у каждого свой, но он пересекается с тысячами разных путей, и на таких перекрестках живут - в настоящем - дружба, любовь, искусство, печаль, открытия, противоречия, соразмерности и созвучия. А созвучия могут превращаться в музыку. И души могут, уходя, возвращаться вновь. Для того и нужна любовь. Мы боимся завтрашнего дня, потому что ничего о нем не знаем, мы ничего не знаем о смерти, но мы живем и умираем каждый день, а потом снова живем и умирает, и снова живем. И еще рождаются дети, узнают мир, и что-то в нем меняют, но только если делают то, что должны делать. Здесь и сейчас, сегодня - всегда сегодня.
Это необычная киноработа - она шумная, потому что итальянцы эмоциональны и разговаривают, то и дело крича, и она тихая, потому что самая восхитительная музыка тиха. А здесь музыка успокаивает и тревожит, вызывает протест и примиряет, спорит и соглашается. Она - акварельный фон, она - дождь, и она - солнце. Мы все очень ждем солнца, когда нескончаемый дождь смывает все, включая нашу жизнь. Солнце - настоящее, солнце - день сегодняшний, солнце - надежда на то, что все правильно в единственном из известных нам миров.
"Искусство..." нельзя смотреть уставшим, нельзя смотреть в переводе, нельзя смотреть, отвлекаясь. Оно неспешное, хотя и укладывается сюжетно в одни сутки. Ложится слой за слоем - как слова каждого из пассажиров неаполитанского такси, которым управляет главный герой, а потом оказывается, что это не слои, а лепестки, и они пропускают свет. Ну а ты должен стать созерцателем, чтобы увидеть их смысл и красоту. На мгновение, на время сна, быть может, и потом, увидев, ты сможешь все на свете поменять - у тебя ведь снова будешь ты, и все те, кого ты любишь. Тебе может показаться иное, но на самом деле они никогда не уходят насовсем - ты-то не ушел, ты здесь, а ты - это и они тоже. Один сосуд, один мир, одна жизнь.
Вот уж неслучайно фильм назван так же, как и книга Далай-Ламы - "Искусство быть счастливым". Старший брат главного героя стал буддийским монахом, но дело не в этом. Вы вообще верите в случайность? Я - нет. Может, счастливая мысль и впрямь ничего не стоит, как и мысль печальная, но, выбирая счастье, мы делаем правильный выбор, и для чего-то он определенно нужен.

Как хорошо, когда утро начинается с малинового рассвета, за которым следует час голубой воды в бассейне, немного Пратчетта в автобусе по пути на работу и песни "Аббы". а еще журчание мартовских ручьев и гомон почувствовавших перемены птиц.

Конечно, я уставшая после плавания, но мне так хорошо! Конечно, времени стало гораздо меньше, особенно для чтения, но я собираюсь вечером сходить на тренировку, а потом, может быть, еще раз поплавать. Конечно, сегодня холодный ветер, а солнце так неохотно выглядывает из-за плотных облаков. но все равно ведь весна - я даже в самой себе ее чувствую.

А смотрите, что мы с мамой нашли среди старых писем и открыток!

Физкультпривет!

Как прошли выходные? У меня так много впечатлений, что я субботу и воскресенье не заметила. Если бы я была рачительным блогером, то растянула бы рассказы на всю неделю, но я так не люблю. Поэтому слушайте (а потом и сами рассказывайте - я тоже не прочь послушать).

Первое и совсем даже не странное: мелькнувшая в пятницу весна снова сбежала. В субботу и воскресенье был морозец, а сегодня прямо с утра метель. Но зато было солнце, а еще через наш город мигрируют целые стаи дроздов-рябинников: они гораздо меньше и изящнее голубей, но побольше воробьев и относятся как раз к семейству воробьиных, с серо-коричневым оперением, с вытянутыми клювиками, и им очень нравятся наши рябины. Неспроста же им дали такое название: эти дрозды являются главными распространителя рябиновых семян.( Миядзаки, плавание и немножко о фотографииСвернуть )

Ну и, собственно, минутка тщеславия: одну из моих фотографий тоже включили в экспозицию. Приятно, потому что всего было конкурсантами было прислано около тысячи работ, а для выставки отобрали сто из них.

Фотография на память:

На этом и минутку тщеславия, и сам пост можно закончить. Напоследок только порекомендую один славный французский фильм, который краем глаза вчера пересмотрела - "Любовь без пересадок" («Amour & turbulences»). ("Послушай, клопик..." - "Я не клопик, я принцесса. Ты что, не видишь: у меня корона!")

Ирландская мудрость гласит: от души посмеяться и вволю выспаться — лучшие лекарства от любого недуга. На выходных постараюсь проверить. А пока... весна, кажется?
Кое-где видна земля с прошлогодней травой, кое-где текут ручьи. И снег тоже идет. И птицы поют. И пахнет не по-зимнему, а так, как я люблю - надеждой. На неделе я принесла в кабинет всевозможные веточки и расставила их в вазах на своем столе. Мои коллеги сперва сказали, что это дрова, но сегодня радостно сообщили, что "ух ты, там уже видно зелененькое", а я и так уверенно жду, когда распустятся почки и появятся клейкие листики и цветы. Думаю, в понедельник мы уже увидим чудо. Лично мне оно просто необходимо.

Современные издательства редко знакомят нас с литературными новинками, отличающимися своеобычностью и потому не обещающими широкий резонанс и, как следствие, коммерческий успех. Но есть литература, к которой неприменимы ни клишированные обложки, по которым легко угадать жанр, ни маркетинговые ходы, вроде отзывов известных персон и авторитетных журналов. По аналогии с некоммерческим кино ее можно было бы назвать авторской, инди-литературой (от англ. independent – «независимый»), и, к счастью, иногда она все-таки достигает русскоязычного читателя.

Пример тому - дилогия болгарской писательницы Эмилии Дворяновой. Это самобытная, в высшей степени странная и завораживающая проза. У нее никогда не будет массового читателя, ее не каждый станет читать дальше первых страниц хотя бы потому, что нелинейное и, на первый взгляд, бессюжетное повествование – удовольствие для редкого читателя.
( Читать дальше...Свернуть )

«…а от Святого Духа оторвалось перо. Была – были – была…

Боже.

- Бог призывает прошлое назад, смотри не развороши его снова…

смотри не развороши его снова».

Есть несомненное преимущество у кратковременной вынужденной бездеятельности - можно много читать, причем читать не развлекательное, а емкое, заставляющее оценивать с разных сторон собственное бытие, через большие истории учиться проживать сколько-нибудь осмысленно собственную жизнь.

Равнять ее с великим не имеет смысла - ростом, прежде всего внутренним, не вышла, но узнать великое необходимо - чтобы научиться распознавать в нем человеческую суть, не идеальную, не назидательную, но имеющую свои принципы и ценности. Даже титаны не совершенны, у них есть слабости, есть поводы для раскаяния, самокопаний, но оттого они и титаны: проживают такую же человеческую жизнь, повинуются тому же всевластному времени, шумят, буйствуют, спорят, а потом выходят один на один с вечностью. Зубр был таким - удивительнейшим, очаровывающим, тем, кого удача ловила за хвост - не баловала, но раз за разом выручала. Он всю жизнь будто следовал завету своего учителя, биолога Н.К. Кольцова: "Перевернуть жизнь, не дать ей залежаться - уже хорошо". Да жизнь и сама не давала ему залеживаться. У Даниила Гранина в документальном романе "Зубр" потрясающе об этом написано - на три сотни страниц мелким шрифтом, и того мало.
Зубр - это Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, потомок не одного старинного рода, человек, пришедший из девятнадцатого века и охвативший весь век двадцатый, причем не на задворках его, а в самой гуще, биолог, которому не нужен был диплом Московского университета (получил знания - довольно, это вам не бумажки), генетик, которому не присвоили ни одного звания, хотя имя его знали по всему миру, легенда, которую пытались низвергнуть, а она звучала вновь и вновь, живая, множащаяся в учениках, друзьях, соратниках. ЭнВе, Колюша, Зубр, Тим - прозвищ у него было много, они прирастали с юности, и он сам обожал давать прозвища, не видя в них ничего обидного - считал, что если нет для человека подходящего прозвания, то что это за человек, невыразительный какой-то.

И слабости у него были, и оптимизм через край, и интерес ко многому за пределами науки - к искусству, например. Судил он его по-своему, без оглядки на авторитетные мнения, переубеждать - бесполезно, но зато и сомневаться в любви невозможно. "Леонардо всерьез гениальный человек. Всерьез гениальный человек это - здоровый человек. Бывает такой масштаб личности, что не поймешь, человек это или бог". Врубеля почитал, Ван Гога, Стравинского любил, а Малера считал скучным. Устроил семинар для ученых по истории музыки и прочих искусств - чтобы в своих лабораториях они не застряли в дремучем свое состоянии по части гуманитарного образования.Был вольным во всем - в суждениях, в том, как держался с людьми, в том, как принимал свою судьбу. Легко ему от этого не была, да и судьба по головке не гладила - проверяла на прочность эту его вольность. "Вольность требует простора, пространства, полей, распаха неба и распаха души. Это более русское понятие, чем свобода". Зубр был русским до последнего своего гена, до самой глубинной мысли, потому и на Запад его не сманили - он не смог бы там работать, не хватило бы вольности родной безалаберной страны. Заплатил дорого.
( Но это уже середина истории, а начало...Свернуть )

P.S. Это ж надо было заболеть, чтобы все это узнать!

Билеты на концерт пришлось сдать. Два восхитительно-солнечных дня прошли в четырех стенах. Дома лазарет, но самая больная - по-прежнему я, потому что родители заранее начали принимать профилактические меры. От долгого боления во мне традиционно проснулся кулинар, и выбравшись сегодня из-под одеяла, я испекла шелковичный пирог. Ерундовина, конечно, ничего особенно на вкус, но в прозрачной круглой форме, во-первых, и с ароматом, наполняющим всю квартиру, во-вторых.

В остальное время я преимущественно читаю. Со вчерашнего вечера - "Зубра" Даниила Гранина. Это документальный рассказ о генетике Н.В. Тимофееве-Ресовском, о его соратниках и современниках и вообще о временах и нравах. Если вы читали у Гранина "Иду на грозу", то знаете, с каким азартом и как заразительно он рассказывает о науке.

Но удивительно другое: то ли я так подбираю книги, то ли совершенно случайно в каждой следующей я нахожу что-то, что роднит ее с недавно прочитанными. Скажем, вот об этом: "Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как рассказывать про талантливых людей. Восхищение талантами других - редкая вещь и в науке и в искусстве", - я вчера же читала у Лорен, а до этого - у Раневской.

"Сперва он публиковал большую статью или даже книгу, затем, после того как проблема прояснялась, устаивалась, печатал краткую статью, которая итожила и оставалась надолго. Потому что любую работу можно изложить кратко, ежели, конечно, сам до конца ее понял. Довести до самой что ни на есть простоты - это и есть настоящая наука", - то же, хотя и не о науке, а о жизни - жизни женщины, в частности, - я опять-таки прочла у Лорен.

Словом, хорошая книга. И на заметку нужно взять замечания уже чисто Гранинские: "Когда люди уходят, образы их двоятся, уплывают из фокуса, ясными остаются лишь отношения между людьми. Вот где, оказывается, остается наиболее прочный след". И так обстоит не только с людьми - с книгами, например, тоже, хотя люди - это все равно главное.

А вот о том, какая память была у Тимофеева по части родословной - надо сказать, богатейшей, многовековой и пересказываемой в деталях так, будто это не далекие предки, знакомые единственно по семейному древу, а ближайшие дядья, от которых он своими ушами слышал обо всем перипетиях и приключениях: "Архив сгорел, осталась память, прочная из-за обязанности знать и хранить родословную. Гордился ли он или стыдился кого из них, но все они составляли его прошлое, его корни в этой земле, в его жилах текла их кровь, в нем жили их гены, он был их продолжением". Такое мне давно нужно было прочесть и запомнить.

Но если вы думаете, что "Зубр" - сухое и строгое, пафосное и с пиететом перед наукой изложение фактов, то вы торопитесь с выводами. Я то и дело хохочу от восторга, потому что, когда читаешь об энергичном, деятельном человеке, которому двадцати четырех часов было вечно мало, а удача снова и снова то кидала его в котел истории, то выручала на волосок от смерти,  узнаешь множество дерзких, полных жизненного юмора историй. Ни дать ни взять авантюрный роман. Это потом, через сколько-то страниц, будет война, но пока - главы о полнокровной молодости.

Будь я мещаночкой, сидящей у самовара напротив интересного рассказчика, вздохнула бы мечтательно и восхищенно: "Жили же люди!" Но не вздохну. Лучше пойду дальше читать.

А вы чем занимаетесь? Может, подкинете пару фильмов для хорошего настроения и одновременно подумать? У меня в запасе есть несколько серьезных лент, но для здоровой головы, а сейчас хочется душевного подъема и солнца.

"...залогом настоящего успеха часто становится качество, присущее хорошим хозяйкам: умение делать сложные вещи просто" (София Лорен, "Вчера, сегодня завтра. Моя история").

Есть в нашей домашней библиотеке книги, которыми я особенно дорожу. Они не представляют художественную ценность, не содержат революционных идей, но сообщили когда-то нечто важное для моей жизни. Такова "Женщины и красота" Софии Лорен - книга, написанная блистательной актрисой в форме легкой доверительной беседы и посвященная маленьким женским хитростям, историям, воспоминаниям не только любопытным, но и поучительным. Прошлой весной мне попалась другая ее книга, "Вчера, сегодня завтра. Моя история": никаких рецептов или полезных советов, только воспоминания и планы, а между ними - драгоценное настоящее, которое актриса всегда умела ценить.
"Едва переступив порог, я вижу владычицу их дома, Непорочную Деву. Много лет назад эта небольшая картина жила в ящике зеркального шкафа в Поццуоли, одном из тех ящиков, в которых держат всякую всячину: нитки и носовые платки, письма и засушенные цветы, билеты на поезд, фотографии, заколки для волос, резинки для трусов, значки, счета из магазинов..." - мало кто из нас столь набожен, чтобы почитать изображение Девы Марии столь же трепетно и искренне, как это принято в описываемом Софией Лорен доме ее сестры, но нельзя не узнать описание волшебных ящиков, хранящих жизнь каждой семьи в незначительных и зачастую забытых мелочах.

Фильмы Лорен были частью моего детства и юности наравне с работами Одри Хэпберн, Лиз Тейлор и Вивьен Ли, и до сих я не могу отойти от экрана, если попадаю на "Брак по-итальянски" или "Чочару" - это бесконечно великие и близкие любому зрителю произведения. Тогда же, с детстве, благодаря художественно-биографической картине "София Лорен: ее собственная история", я познакомилась с биографией актрисы, хотя ярче всего запомнила почему-то сцены из ее детства. Чуть позже появилась в продаже ее кулинарная книга, будоражившая мой детский ум (кинодива - и на кухне? как моя мама? как просто хозяйка?), но издание в руках я так и не держала. А вот автобиографию приобрела приобрела без раздумий - слушать эту яркую и мудрую женщину оказалось необычайно интересно.

Ей выпала счастливая звезда - встретить своего будущего мужа и продюсера Карло Понти, но эта удача ничего не стоила бы без трудолюбия и дисциплинированности, привитых с детства и без огромной любви и поддержки, которую она получала от родных. "Жизнь - игра непростая, она требует серьезности и оптимизма. Уже довольно-таки давно я начала развивать в себе эти два качества и занимаюсь этим постоянно".

До чтения я добралась только сейчас, в самые хмурые дни февраля, когда не хватает напоминаний о яркости каждой жизни. И хотя авторам мемуаров всегда свойственно возвышать одни события и уводить в тень другие, и кому, как не актрисе, обращаться к собственной истории через призму своих ролей, Лорен - личность настолько цельная и чуждая перекраиванию самой себя, что ее строкам веришь.

В ее книгах слышен один и тот же голос: богатый, звонкий, самостоятельный, спокойный и потому дружелюбный. Жизнь для нее - не роль, а величайший дар, который стоит больших усилий. И София благодарна за него, несмотря на многие трудности, сопровождавшие ее с самого рождения: незаконное рождение, нищета, бомбежки и голод во время войны, первые шаги к славе, долгожданный брак с Понти, дети, ради рождения которых она по несколько месяцев проводила в почти полной неподвижности, судебные преследования и домыслы желтой прессы. Все это делало ее только сильнее, проявляло ее талант быть актрисой, в-третьих, женой, во-вторых, и матерью, во-первых. Безмерная жажда жизни - это о ней.

"Софи, послушай меня: никогда не плачь по тому, что не может плакать по тебе", - посоветовал ей как Витторио де Сика, и она приняла этот дорогостоящий (буквально: стоивший всех украденных у нее в один вечер драгоценностей) урок.

Яркая, эффектная, она жила все же не напоказ (в той мере, в какой это позволяла ее профессия), а главным образом для своей семьи, к которой относились и друзья. Для нас их имена - это имена небожителей, выдающихся знатоков человеческой души: Витторио де Сика, Дино Ризи, Тото, Мастрояни, Кэри Грант, Грегори Пэк и им (бес)подобные, - но они были, в первую очередь, обычными людьми, и Лорен дорожила и дорожит каждым из них.

"Дружба - один из драгоценнейших даров жизни, - пишет она, - но дружба не предполагает полной откровенности: у каждого есть секреты, которые он не хочет и не может никому доверить. Внутри каждого плода, каким бы сочным и спелым он ни был, всегда есть косточка, которую нельзя делить на части. Возможно, именно в этом - источник очарования, таящегося в каждом мужчине и в каждой женщине. Мона Лиза хорошо это знала".

И книга ее - это повествование о самых близких людях и самых важных событиях, которые от этих людей неотделимы. Потому-то так радостно узнавать о встречах, сопутствовавших успехам Софии Лорен, и до чего печально читать о прощаниях, неизбежных спутниках прекрасной долгой жизни:

"Любая смерть, тем более смерть матери, нарушает последовательность повествования, ты словно зависаешь в пустом пространстве, где только тьма и тишина".

Но с какой любовью и благодарностью вспоминаются в книге те, кто поддерживал актрису с самого детства, у кого она училась быть собой и в каждой роли узнавать себя лучше. С какой гордостью говорит Лорен о талантах других. С каким счастьем пишет она о своем муже и долгожданных, так непросто доставшихся ей сыновьях. И ты, в своей совсем далекой от Италии, Франции, Швейцарии, Америки небольшой жизни, тоже получаешь урок - не об успехе и не о сопричастности, а о том, что всегда остается самым главным: о возможности быть на своем месте и быть честной перед собой.

"Слово "доверие" звучит как пароль. Со временем я поняла, что самое сложное в нашем деле, да и не только в нашем, это превратить доверие других людей в самоуважение. Именно тогда ты приобретаешь опыт, когда учишься верить в самого себя, дорожить своими успехами и делать выводы из собственных ошибок".

В момент выхода книги София Лорен - бабушка четырех внуков. Ими она гордится, их - на правах бабушки, на которую не возложена строгая обязанность воспитания, - балует и им же адресует свои воспоминания. В прологе, интерлюдиях и эпилоге мы видим не звезду, а ту, чья жизнь была устремлена к этому самому мгновению: готовится неаполитанское рождественское печенье, перебираются старые фотографии и письма, сложенные в драгоценную шкатулку, вот-вот должна собраться за большим столом Семья, а дети - дети носятся по дому, заставляя мир крутиться снова и снова, вопреки всем утратам. Может быть, поэтому с земной теплотой Лорен называет их главным чудом своей жизни и о жизни этой рассказывает как о сказке, в которой было многое: трудное, несправедливое, горестное, смелое, прекрасное, настоящее, заслуженное и дорого оплаченное, но ни в коем случае не мимолетное. Ее книга - это история в Канун Рождества о мире высоких и умных, тонких и интересных людей (самых разных, знаменитостях и нет, и даже среди "звезд" - тех, кто оставался прост и приветлив со всеми), об этом таланте - быть хорошим человеком, о чуткости, деликатности и внимательности к каждому.

"Наш мир жесток, он подпитывается и довольствуется видимостью, редко задаваясь вопросом, а что же находится за ней. Поэтому это наша задача сделать жизнь чуть больше похожей на сказку, чтобы не забывать, кто мы и откуда".

Халлдор Лакснесс - исландский писатель, о котором я узнала благодаря layhe и книгу которого, роман "Салка Валка", приобрела, увидев ее в букинистическом. У Лакснесса можно найти и горечь сожаления о бедности Исландии, и восхищение ее красотой и стойкостью, и сочувствие к простому маленькому человеку, и сарказм по отношению к прибедняющимся богачам.Проза его самобытна, глубоко национанальна и при том понятна читателю далеко за пределами Исландии.


"Салка Валка" - роман объемистый, отпечатанный мелким шрифтом, по духу суровый, о неприветливых краях и таких же неприветливых, на первый взгляд, людях. Начало его напоминает "Алую букву" Готорна, и не сразу ты понимаешь, что действие разворачивается не в стародавние времена, а в начале двадцатого века. Впрочем, время в этой истории не столь важно. Гораздо существеннее то, как место определяет характеры и истории. Трудно представить жизнь в рыбацких селениях на скудных исландских берегах. Солнце здесь редкий гость, а погода только и знает, что сменять ветер дождем, а тот - снегом. Здесь мало радостей, но много труда, а все краски, вся красота, если где и прячутся, так только глубоко в людских душах.

И все же обладатели этих душ складывают стихи, тихо надеются на что-то, не любят чужаков, плывут монотонно, как рыбы. Вареные рыбы - такими их создал господь: другим в исландской глуши и не выжить - одолеет тоска. Это сравнение с рыбами кажется мне любопытным вот почему: у Нейла Уильямса в "Истории дождя" ирландцы тоже названы рыбами, долго плывшими из теплых вод на север, упрямыми, ступившими-таки на дождливый берег, богатый камнями в большей степени, чем почвой. За что-то же те и другие любят свой край и разглядывают красоту - в глазах и пейзажах - пристальнее, чем живущие в более приветливых землях.

Герои "Салки Валки" - маленькие люди, но крепкие. Попадаются среди них и равнодушные, и негодяи, но таких везде много, а здесь выживают простые, стойкие, в чем-то наивные. Потому что так надо, и у бедняков нет другого пути.

"Не знаю, плачешь ли ты сейчас или нет. Я только хочу сказать тебе, что в наших краях плакать бесполезно. Здесь тебя никто не утешит, кроме тебя самой. Я вот живу в Осейри более шестидесяти лет. Быть может, вам, молодым, и удастся выйти в люди. Мы, старики, не смогли этого добиться. А сейчас уже поздний час. И ничего лучше сна, для тех, кто слеп и кто зряч. Нужно заботиться о себе: насколько это в наших силах, если мы хотим встать завтра. В таких местечках люди мало чем могут помочь друг другу".

Впрочем, Салка, главная героиня, родом с Севера. Она - птица, никем не окольцованная, гордая, норовистая. Не было у нее ни детства, ни юности, и мир, даже такой маленький, как Осейри у Аксларфьорда, не был с нею приветлив, но Салка знала, что главное - во что бы то ни стало жить. Вопреки нищете и неустроенности, в противоположность неприспособленной к жизни легкомысленной матери, несмотря на граничащее с одержимостью преследование Стейнтора Стейнссона. Жить независимо, во имя здравого смысла. Это очень одинокий путь. Салка заботилась о стариках, которых знала с детства, о детях в самых несчастных семьях, умела увлечь своими словами и организовать рыбаков, и ею дорожили, но она все равно была одна. А птице всегда нужна другая птица. Нездешняя, как морские ласточки или чайки.

О двадцатом веке в романе напоминают, главным образом, споры и слухи жителей Осейри о революции и большевиках в далекой России. О переменах в незнакомом им мире они узнают из официальных газет и от вернувшегося в поселок Арнальдура Бьёрнссона - пылкого и мечтательного юноши, увлеченного идеями общественного переустройства, но при этом совершенно не приспособленного к жизни. Салка, которую Арнальдур учил когда-то грамоте, с опасением встречает единственного друга своего детства. Его идеи кажутся ей такими же нереальными, как истории, которые Арнальдур рассказывал ей в детстве - о прекрасном мире за голубыми горами и неизбывной красоте. Теперь его идеи - о коммуне рыбаков и рабочих, о противопоставлении народной воли диктатуре капиталистов. Они похожи на сказки, но в Исландии к таким не привыкли: давно уже миновали времена викингов, и здешние поэмы теперь слагаются не о геройстве. Борьба - незнакомая простым рыбакам стихия.

И все же они хотя жить лучше. Перемены для них - это трудно, почти невозможно, в них с трудом верится, и хотя у рыбаков за душой почти ничего нет, их пугает призыв свергнуть капиталистов. Пугает он и Салку, которая обзавелась наконец своим домом и паем в лодке. Для нее важны деньги, и она борется за них, хотя никогда не жалеет заработанное для тех, кто нуждается. Деньги, присланные Стейнтором, она принимает без сомнения, полагая это допустимым, как допускает она и некоторое благородство в этом страшном человеке. Не так уж, она, по сути, и не права, но пылкость Арнальдура, его непонятность, нездешность завораживают ее.

Ей всего лишь двадцать, и холодная серая зима сменяется наконец ласковым майским теплом. Весна кажется бесконечной и бесконечно щедрой. Весной возвращаются птицы и на крышах лачуг распускаются скромные цветы. Весной Салка открывает для себя любовь - много раньше, чем это делает Арнальдур, много сильнее, доверчивее и самоотверженнее. Любит и он, но он - мечтатель и циник, а это горестное сочетание, причиняющее боль. Его влечет нездешнее, он не способен созидать и забывает о любви, когда встречает что-то новое и красочное, что-то увлекательное, будоражащее фантазию. Арнальдур любит, и любит горячо, но он - перелетная птица, которую Салка отпускает... нет, заставляет улететь, причиняя боль самой себе. За весной пролетает лето, и вот уже сентябрь затягивает небо дождевыми тучами.

Финал романа удивительно цельный. Он - сама воля к жизни, вопреки ненастью и бурям. На берег Аксларфьорда приходит новое время, оно не обещает быть добрым или простым. "Все может принести беду, как говорят люди. И прекрасное, и низкое". Но перемены - это не всегда к худшему. Просто кто-то должен быть сильным, чтобы принять их, и Салка, Сальвор Вальгердур Йоунсдоттир, удивительная молодая женщина, будет сильной во имя всего, что зовется жизнью.

Сегодняшний день был проведен бездарно и лениво, но завершился он на необычайно высокой ноте - спектаклем театра "Спичка".

Вот уже третье воскресенье зимы мы проводим в пространстве этого театра и в третий раз поражаемся, удивляемся, выходим молчаливыми и наполненными. Потому что - браво режиссеру и труппе - спектакли театра смелые, говорящие о разном и по-разному.

Сегодня было время для одиночества. Для любви. Для - буквально - привязанности. Для разобщенности и притяжения. Злой страсти, непонятной нежности. Для мужчины и женщины. Для всех Аурелиано Буэндиа на свете и для одного, соединенного со своими одиночеством и любовью в графитово-сером Макондо маленького театра. Сегодня в театре за сорок минут, в пластическом спектакле "UNO" прошли "Сто лет одиночества" Габриэля Гарсиа Маркеса.

Мне было любопытно, как режиссеру удастся уложить прозу Маркеса, латиноамериканский магический реализм и свойственное испаноязычной прозе вообще балансирование между любовью, смертью и безумием в спектакль без слов и практически без действующих лиц. Мне было любопытно, но я ничего заранее не ожидала - ни удивления, ни равнодушия, ни разочарования, ни восторга. Ничего из этого и не было - был взрыв на грани слышимости: так одиночества каждого из нас, естественные и прорастающие одно в другое, сперва сжались в две точки, мужскую и женскую, а после, столкнувшись, образовали всю человеческую материю, взаимосвязи, притяжения, драмы, порядок, выстраиваемый хаосом.

Это был Маркес, это были его герои. Немыслимо. В этом взаимодействии на грани танца. В том, как Она опиралась на землю и воду. В том, как Он остужал в воде голову. В том, что женщина - это разум, а мужчина - вызов, брошенный ей, мирозданию, единству, разделенности, неузнанности и узнаванию одновременно. В конце концов одиночество - это страсть, постоянно меняющая полюса.

И это мужчина вкладывает в руки женщины грех, а она принимает его удивленно, доверчиво, чуть со страхом, но после несет гордо и гордости за нее саму ждет от мужчины. Напрасно. В нем есть нежность, и смелость, и дерзость, но соразмерна ли его сила силе той, которую он избрал, а после отталкивал и снова приближал?

В мужчине всегда есть что-то первобытное, дикое, и, возможно, это единственно возможная для него, данная природой толика святости. Но в женщине что-то святое есть всегда. И это она наделяет своего избранника святостью, обеляет его, превозносит, а после душит себя немым криком. Но первым, сопротивляясь, не принимая ее иллюзию, кричит он. Немыслимая созависимость.

Одиночество, по сути, и есть любовь. Одиночество, по сути, есть жизнь: оно неуловимо и необъятно, как один, от рассвета до рассвета, день. В нем есть быт и привычки, но есть также открытия, соприкосновения, множества, противоборство, соединение и чистота.

Потрясающий спектакль. Рассказывать о нем - пустое. Его нужно видеть.
А в фойе театра представлена небольшая выставка Марины Васильевой "Что это, любовь?", очень подходящая к сегодняшнему вечеру.

Три дня подряд я слушала лекции Максима Борисовича Атаянца. Это петербургский архитектор, историк архитектуры, художник, и прошлой зимой мне уже посчастливилось побывать на его лекции об архитектурных параллелях Пальмиры и Санкт-Петербурга. В этот раз разговор снова возвращался к древнему сирийскому городу, но темы лекций были намного шире.
В четверг лекция была посвящена вечному городу - Риму, и была такой увлекательной, что лишний раз не хотелось даже просто шевелиться, чтобы не развеять чары. Только подумайте, как это удивительно и интересно: видеть одновременно панораму современного Рима и с тех же ракурсов Рим, каким он был в начале нашей эры, в Средневековье и в эпоху Возрождения, прослеживать в современной застройке следы античной планировки, осознавать, что многие здания построены на фундаментах древних театров, арен, храмов, что недостающие теперь стены Колизея все еще там, в Риме, только использованные для строительства других его зданий. Рассказывалось и о коллапсе цивилизации, и о том, как умирают города, как они возрождаются, как сохраняются в первоначальном облике благодаря природным катаклизмам или исчезают почти бесследно. Почти, потому что даже трава, прорастающая там, где когда-то была кладка на известковом растворе, будет отличаться по цвету от травы, выросшей рядом, не на фундаментах умерших городов.

Кто-то из слушателей озвучил тот же вопрос, который интересовал меня: художественная ценность Алтаря Отечества. Это поразительно громоздкое эклектичное сооружение посреди Рима, но, по мнению лектора, проблема его - не в бесталанности архитекторов, поскольку те же специалисты строили прекрасные здания до и после, а в том, что от них требовалось создать что-то сколько-нибудь сносное в, цитирую, ублюдочное время, и мы живем в точно такое же время. Паола Волкова называла это обнулением культуры, а Максим Борисович Атаянц предположил, что мы находимся на пороге очередной гибели цивилизаций.

Пятничная лекция продолжила эту тему. Она была не такой чарующей, как первая, но чрезвычайно актуальной: архитектура и варварство. И вот тут речь шла не только о разрушении античного мира племенами готов и гуннов, не только о поразительных временах, когда не представлявшие никакого интереса для итальянцев мраморные статуи пережигались на известь, не только о разграблении Византии, но и о нашем времени, когда была практически утрачена Пальмира, которую взрывали сознательно, тщательно, декларативно. И в наших собственных городах варварство - признак времени. При том, что лектор обладает прекрасным чувством юмора, о Пальмире он рассказывал чрезвычайно серьезно, и слушать и смотреть снимки до, во время и после разрушения было горько до слез и страшно. Это довольно личная тема для Максима Борисовича, поскольку он не только много изучает римскую архитектуру, блестящим образчиком которой служил античный город, но и воссоздает с командой таких же энтузиастов подробнейшую, детализированную трехмерную модель одного из взорванных пальмирских храмов, необходимую для последующего восстановления самого здания. Варварству каждый из нас может противостоять по-своему, и возвращение античной красоты - способ этого архитектора.

После второй лекции вопросов была масса: от современного искусства до баланса между сохранением исторической застройки и современной архитектурой и далее до влияния индивидуального жилищного строительства на развитие города. И именно эти вопросы оказались логическим мостом к третьей встрече, посвященной современной архитектуре. Было озвучено многое из того, к чему я пришла и в собственных рассуждениях, но узнала я и то новое, что мне как жителю современного города интересно, хотя я и не специалист в градостроении. Речь шла о том, к примеру, что крупные торговые центры в городской черте убивают жизнь города, замыкая ее на себе, лишая районы жизни, которую обеспечивает разбросанная по городской среде мелкая коммерция: кафе, отдельные магазинчики, места, где люди могут провести время, перемещаясь в свободном, не замкнутом пространстве.

Услышали мы и о получивших бесконечное множество архитектурных премий проектах жилых районов с регулярной застройкой, в которых создавалась совершенно деструктивная жилая среда. Такие районы были впоследствии или снесены, или подвергнуты глобальному перепроектированию. (Вспомнить хотя бы документальный фильм "Гражданин Джейн", где речь шла о противодействии подобным типовым "гетто".) Беспорядочно строящиеся многоэтажные "человейники" - не есть хорошо. Человеку необходимо защищенное пространство, двор, улица, район, где он будет жить, а не помещаться на ночь в ячейку и утром в такое же ячейке-машине отправляться бог весть куда на работы. Город - это единая живая материя, которой для здорового развития нужно не зонирование на спальные районы, рабочие зоны и мега-моллы, а гармония разных жизненных сфер без механистичности и монотонности.

Комфортную же среду определить довольно просто: если человек может прогуливаться по окрестностям минут тридцать-сорок просто так, получая удовольствие от пространства, то все уже более-менее в порядке. Нам необходимы новые ракурсы, а не бесконечно-ритмичные линии, необходимо что-то меняющееся в процессе нашего движения - изгибы улиц, арочные просветы, изменения ландшафта, разные фасады и здания, подчеркивающие городское пространство, созидающие его и из него прорастающие, а не убивающие город как единый организм.

Далее: не может быть простого калькирования архитектуры для новой местности - архитектура должна быть ее продолжением. Современная же архитектура - это, за редким исключением, уже не искусство, а функционал, когда определяющими являются квадратные метры, а не цельные здания. Так, невозможно украсить здание без привязки к общей концепции - украшения станут чужеродными заплатками. И нельзя по дешевке, как это сейчас повсеместно принято, повторить смелое и выдающееся архитектурное решение, потому что даже минимализм, если это произведение искусства и действительно творение архитектора, а не анонимного бюро, стоит баснословно дорого.

И так далее, и так далее, и так далее - множество интересных и важных аспектов. Эти двухчасовые лекции, несомненно, обогатили меня – пафосно звучит, но именно с таким чувством я выходила из зала.

Я никогда, кстати, не задумывалась о том, что для человека место его жительства является, по сути, началом координат, центром мира, и все остальное пространство он отмеряет от своего дома, а если переезжает на новое место, то вскоре и точку эту мысленно перемещает следом за собой.

"Погода сегодня... прям весна!"
(х/ф "Музыкальная история")

В декабре все мы так заняты своими проблемами и будущими празднествами, что не замечаем отсутствия птичьих голосов. Вон вороны сидят на ветках и купаются в снегу, и воробьи гомонят целой стаей на какой-нибудь вишне, иногда можно заметить синицу, но мне это удается только в солнечные дни. Но птичьего пения не слышно! И вдруг в конце января или в первых числа февраля начинает выводить свою мелодию невидимая пичужка, и вся земля словно оживает. Даже голуби, живущие над моим балконом, принимаются курлыкать и вышагивать по жестяному карнизу, не давай спать и косясь на тебя удивленными круглыми глазами - только левым или только правым.

У нас оттепель, туманы и полное отсутствие красок, но зато и лед превратился во что-то рыхлое, позволив спокойно ходить по улице. Машины своими колесами наконец-то разбили ледяные наросты, и сегодня утром я счастливо вышагивала по мокрому асфальту, упиваясь предчувствием: "Скоро весна". Пока без восклицательных знаков и без восторженной заглавной "В" - до первого мартовского солнца. Но воздух переменился, вдыхать его сладко даже в городе, и оттого радостно и легко становится не пережидать, а проживать февральские будни.

У меня есть еще один способ справляться с зимой - каждый раз в январе или феврале я покупаю себе летний наряд. Каждый раз - совершенно ненамеренно, но что-то легкое, обещающее солнце и, может быть, море, находит меня само.

Я рассказывала вам, как в сочинском дендрарии у меня спросили "Девушка, а Вы из Иваново?" Нет. Почему из Иваново? "А у нас шьют такие платья, как Ваше". Следующие несколько дней мама обращалась ко мне не иначе как "девушка из Иваново". И этим летом я снова буду ею - из-за нового сарафана.
Но ведь сегодня опять Новый год - китайский, по лунному календарю. Это значит, что елка простоит еще день или два. Она стала вдруг сильнее пахнуть хвоей, и вечером, с включенными огоньками, она по-прежнему необыкновенно радует всех нас. Она - не "вчерашний праздник", она - чудо сама по себе, наше, взрослое, семейное и очень нам всем дорогое. И пусть с пятницы приготовлены для нее коробки, пусть уже февраль, мы любуемся, и отдыхаем взглядом, и собираемся для длинных бесед и старых историй именно вокруг нее, нашей новогодней елки.

И потом на выходных у нас были гости - и в субботу, и в воскресенье. Как же тут разберешь двухметровое дерево?!

Знаете, с кем я увиделась? С zet_isnotdead. Надо было оказаться с разных городах, чтобы наконец-то познакомиться офлайн. И хотя я давным-давно ни с кем не развиртуализировалась, мое давнишнее наблюдение снова не подвело: встреча с жж-друзьями всегда оказывается именно встречей с друзьями, а не узнаванием знакомых незнакомцев. Юля, как же здорово, что ты наконец-то пришла-приехала! Ура! :)

А в воскресенье появилась еще более неожиданная гостья - красоты удивительной, хрупкой, золотоволосой, словом, откуда-то из эпохи возрождения, с любимым мною именем Дина и с удивительнейшим талантом живописца. У нас в гостях была художница, написавшая нашу любимую картину "Поймать луну". Мы виделись лет пять назад в Москве, и вот теперь оказалось, что все дороги ведут в Белгород. Хорошо! :)

Господи, я счастливый человек - столько удивительных людей вокруг, столько интересных, умных, красивых людей. Мне не везет с лотереями, и во многом другом я не очень-то удачлива, может, по собственной лени и оплошности, но зато в моей жизни много замечательных встреч. Кстати, не только с людьми.

Живопись, книги, музыка - все это тоже встречи. Каким-то непостижимым образом, параллельно со всеми делами, со всеми ожиданиями, визитами, разговорами, я прочитала две книги. Первая... Нет, тороплюсь, надо начать не так.

"Как все лучшие люди, он всегда соглашался выпить чаю только после третьего приглашения".( О книгах и о насСвернуть )

Этот текст между делом я пишу весь день. Пролетают часы, звенит телефон, на столе растут и убывают стопки бумаг, а заодно убывает зима - скоро-скоро уступит место марту, грязный снег растает ручьями, и кроны деревьев окутает желто-зеленая дымка распускающейся листвы. Это пока только сон, я же довольствуюсь настоящим - в нем так много хорошего. Надеюсь, как и у вас.

"А гулять-то мне когда? Мне гулять-то некогда".

Вот совсем некогда, я из-за этого даже не выспалась и теперь уставшая-преуставшая, а у меня из-за этого накатывает грусть-печаль - между прочим, совершенно напрасная.
Сегодня у нас было последнее занятие на фотокурсах, и я получила сертификат. Мы работали со студийным светом, пили шампанское и ели тортик. Тортик в моем случае - это тоже напрасно( Далее: синдром отличницы, крымские сладости, театр, французская классическая музыка и фотографииСвернуть )Впрочем, это был хороший вечер хорошего дня. И, ко всему прочему, в этот день я получила почтовое извещение. Ура, подарки! До почты я добралась вчера, до интернета сегодня и теперь счастлива написать, что у меня теперь есть, во-вторых, потрясающе красивая новогодняя открытка и, во-первых, столь же красиво изданная "Дикая охота короля Стаха" с новым, похоже, переводом и с картинками. frau_ru, Алена, ты волшебница! Обнимаю тебя через все разделяющие нас километры и границы. Спасибо!

А сегодня канун рабочего понедельника. Вам хочется на работу? Мне тоже нет. Я хочу сейчас только одного - спать. И новое платье. И чтобы побыстрее открылся спортклуб напротив моего дома - мне срочно туда нужно.

Одно из самых ярких моих впечатлений минувшей осени - посещение музея Н.А. Островского в Сочи, и именно там в одной из витрин я увидела фрагменты воспоминаний юных (в те далекие сороковые) ленинградцев, читавших роман "Как закалялась сталь":

"В декабре 1942 года в газете «ленинградская правда» появилась маленькая заметка о романе Н.А. Островского «Как закалялась сталь», изданном в осажденном городе: весь тираж разошелся в два дня.

«Книга эта была подарена мне отцом. Так уж получилось, что по этому экземпляру книги с жизнью Павки Корчагина познакомился не только я, но и мои дети… Не берусь теперь описывать влияние этой книги на меня в то далекое время: просто боюсь сбиться на неверный тон. Несомненно одно – чтение этой книги не могло пройти бесследно для подростков, оказавшихся в сверхтрудных обстоятельствах жизни, сходных с теми, в которых жили и действовали герои книги Н.Островского. Жизнь в блокадном Ленинграде имела важную особенность: каждый ленинградец делал для города и Победы все, что мог…» (И. Разнатовский).

«Когда началась война, мне было 10 лет. По стечению обстоятельств мы с бабушкой остались в Ленинграде. Пережить страшную зиму помогла бодрость духа моей бабушки и немного отрубей, оставшихся в доме. Как и у всех ленинградцев, у нас был огород. Наши грядки располагались на Охте, недалеко от остановки трамвая Улица Панфилова». Здесь в газетном киоске я и купила книгу… К этому времени я уже успела ее прочесть (брала в библиотеке), так что покупка была сознательной» (Л. Никифорова)".

Вот эта книга, на фотографии.

Даже не представляю, с чего начать запись - с маленьких радостей или с больших впечатлений. Минувшие два дня были очень яркими, солнечными, разными, и из-за этого я многое не успела. Не успела навести порядок, разобрать фотографии тоже не успела, о работе даже не вспомнила, но это как раз очень здорово.
Вот самое маленькое из хорошего: искрящиеся на свету льдинки, которыми усыпаны березовые веточки. Чуть побольше: пение и щебетание птиц. Промежуточное: сборник лирики Шиллера, иллюстрированный Дугиным. Самое значимое - голос Левитана. Самое чистое - смех детей. Длинное - прогулка по морозу с луной и звездами. А самое странное - вкус напитка, называемого "бамбл". И еще трижды три желания. И два новых аккумулятора на фотокамеру. Один очень хороший фильм. И телефонный звонок.

По порядку? Ну ладно.

( Два дня и много впечатленийСвернуть )

У меня впереди еще половина книги, а мне внутри нее так хорошо, что хочется прижать ее обеими руками к солнечному сплетению и, глубоко дыша, задержать время. Разве можно не любить книгу, в которой "две Главы Четвертых и запахи Шотландии" - вообще-то речь о "Жизни Роберта Льюиса Стивенсона", том второй, но ведь в саму фразу уже влюбляешься. А в книгу влюбляешься, как в человека - сначала почувствовав под пальцами обложку, потом прикоснувшись к бумаге, потом начав читать и узнавать.

"Глава 12
Ваша кровь - река.
<...>
Глава 15
Если ваша кровь - река, то где море?"

Если мне хочется поговорить с морем, я говорю с рекой или хотя бы просто с текущей водой - она попадет однажды туда, куда нужно, и все морю передаст.

"Прочитайте "Путешествия Гулливера", когда заболеете и свалитесь в постель, и вы будете в отъезде" - этот рецепт я мысленно заношу в специальную тетрадку между рецептом эклеров и медовой настойкой от кашля.

На закладке (со стороны маков и ландышей, по диагонали) карандашом с восклицательным знаком выписываю "кротость крупного мужчины" - оборот меня озадачивает и заставляет улыбнуться.

А над "Добродетель провоцирует стервозность" я еще подумаю, но, кажется, в моем случае именно так.

Мне нравится встречать знакомые и незнакомые имена в сносках (Уильям Батлер Йейтс - это навсегда "Ступай же мягче, ибо ты ступаешь по моим мечтам"). Мне приходится залезть в гугл, чтобы согласиться, что женщины-писательницы (Остен, Бронте, Эдит Уортон и иже с ними) за редким исключением не бывают красавицами. Я хочу постоять в резиновых сапогах на берегу реки, в которой водится лосось, и чтобы два волкодава терлись о мои ноги - я всю жизнь заочно люблю ирландских вулфхаундов. Моего будут звать Рольф.

Я обожаю эту книгу, хотя в ближайшем окружении никому даже читать ее не предложу. Но так обычно и бывает, если речь не о всеобъемлющем очаровании, вроде "Одного дня мисс Петтигрю". "История дождя" сама - дождь. Дождь разделишь не с каждыv. Он попадает в реку, даже если она - твоя кровь, а потом устремляется к морю.

До вечера пятницы еще далеко - почти тринадцать рабочих часов, до запланированных на выходные впечатлений еще больше, а чем красивым поделиться все равно хочется.

Я ведь сейчас читаю ирландский роман об ирландцах, вот и покажу вам как раз кое-что ирландское. Мою самую любимую книгу в домашней бибилиотеке - с пометками, сделанными лет сто назад, с газетными полосочками-закладками, сделанными в середине двадцатого века, и вообще за полтора века своего существования изрядно покрывшуюся птянышками, но от этого не менее прекрасную.

"Ирландские мелодии" Томаса Мура, второе прижизненное, 1846 года, издание с иллюстрациями Дэниела Маклайза, гравированными Беккером. Книга вышла в Лондоне, но и поэт, и художник были преданными сыновьями Эри.

Забирать книги в "Лабиринте" я люблю главным образом из-за игры "Герои говорят". Это что-то вроде беспроигрышной лотереи со скидками на один заказ, но я ими все равно не пользуюсь. Мне важны напечатанные на тех же листочках цитаты. Раньше это были фрагменты вообще, а теперь слова самых разных персонажей. Чаще всего мне попадаются те, с которыми я не знакома и книги о которых не собираюсь читать впредь, но это не важно, потому что удивительным образом цитаты всегда попадают в точку.

Вообще-то, забирая заказ, из барабана с записками-цитатами можно взять только одну, но вчера я случайно подхватила две.

"Нам всем когда-нибудь приходится заниматься совершенно незнакомыми вещами" (Сэм, Э. Чировици, "Книга зеркал").

Ровно об этом я думала накануне.

Вторая: "Человек должен быть, как говорится, на своем месте" (Генри Чинаски, Ч. Буковски, "Женщины").

Незамысловато, но не поспоришь. Не знаю, на своем ли я сейчас месте - такое чувство в абсолюте было у меня на втором курсе юрфака, а потом прошло. Но незнакомыми вещами я время от времени занимаюсь. Боюсь их ужасно, но это как выход на сцену - главное первый шаг из-за кулис, а потом обратно все равно не шагнешь.

Рабочие дни летят с ужасной скоростью. Вечером я с трудом припоминаю, какой день недели прошел. а какой наступит завтра. Я вот ожидала среду, а она, оказывается, проскользнула мимо. А вот сложные мысли никуда не спешат - сидят себе в голове. Ну их, в самом деле, только настроение портят.

Пусть вместо них будет третья цитата, попавшаяся с заказом в прошлый раз:

"Вот за что я люблю поезда - иногда здесь можно стать Тем-Кто-Смотрит, и больше никем" (Филипп, М.Фрай, "Ключ из желтого металла").

А вы Фрая читали? И как?

В Ирландии - на шестьдесят пятой странице - идет дождь. Там совершенно особенный колоритный мир, несмотря на непогоду.  У ирландцев это как раз "Неплохой День", как говорит Рут Суейн, а у нас чуть ниже нуля и впервые за пару месяцев можно посмотреть на Луну - она, оказывается, растет.

Книга у меня шершавая, с обложкой в сливовых тонах и надписью "Роман, которому суждено стать классическим". Не уверена, но оторваться не могу. А Рут, героиня этого произведения, лежит в кровати и читает книги. У нее что-то не так со здоровьем и у нее же - отцовская библиотека на пару тысяч книг. Она вознамерилась прочесть их все, чтобы найти там отца, Вергилия Суейна. Самая первая книга - "Остров сокровищ" Роберта Льюиса Стивенсона, и Рут нравится то, что сказал ее автор: "забыть себя означает быть счастливым". Мне тоже нравится, и у этого сразу несколько смыслов. Вот что приходит на ум сразу: 1. быть счастливым другими людьми, не думая о себе и своем; 2. испытать такое счастье, что напрочь забыть обо всех своих заморочках, причудах и сомнениях; 3. испытать счастье от открытия нового себя ("...не замечая сотен живших в ней самой других Вероник - интересных, безрассудных, любопытных, смелых, отчаянных" - мне все время приходит на ум Вероника, решившая умереть под пером Коэльо).

А сегодня днем была весна с капелью, влажным воздухом, припекающим солнцем, ставшим вдруг рыхлым снегом и даже кое-где лоскутами совершенно сухого асфальта. До марта еще жить и жить, но все-таки. И луна.

Я превращаю прошлый год в нынешний самым простым способом: вырываю страницы из прошлогоднего настольного календаря с акварельными рисунками цветов и использую их в качестве загладок. "У входа в море" Дворяновой был июлем с лиловой гортензией (подпись на листке: "Название было дано цветку в честь принцессы Гортензии - сестры принца Священной Римской Империи"), а "История дождя", которую рассказывает Рут (хотя вообще-то Нейл Уильямс). - это маково-ландышевый май. Упоминание маков было на странице 58. В сноске: "Этот цветок стал символом, потому что маки росли во Фландрии, где в Первую мировую войну шли особенно тяжелые бои".

Нет, книга не о войне, но ирландцам, оказывается, любую историю нужно начинать рассказывать сначала, то есть идти от прадедушки к дедушке, потом к отцу и только затем отдавать должное текущему времени. Кстати, Рут не чужда иронии и самоиронии, а это мне импонирует - ничего не слышала прежде про ирландское чувство юмора.

Так вот, краткий рассказ о дедушке, который собрался уж было в следующую жизнь прямо с полей Фландрии, но был спасен фронтовым врачом, вдруг самым неожиданным образом напомнил мне о небе Аустерлица. Князь Андрей, "Война и мир", первый том (первый же?). "...небо над вами синее и глубокое. Вы чувствуете, что никогда не видели его прежде, вы чувствуете, то это не крыша, а дверь, и она на самом деле уже совсем открыта, вам остается только ждать". "Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!.."

Впрочем, Рут величайшим романистом считает вовсе не Толстого, а Диккенса, и мне на ум тут же приходит на ум "Дэвид Копперфильд", которого я пока не прочла, но которого читает вслух в "Унесенных ветром" Мелани. Мне хочется поскорее добраться и до Диккенса, и до Митчелл, но я ничего не планирую. Во-первых, планировать в моем случае что-либо бесполезно, а, во-вторых, книга, которая у меня уже в руках - это удовольствие в словах и ощущениях. У нее ведь не только обложка потрясающая на ощупь, но и бумага - не слишком белая, не слишком гладкая, на удивление незнакомая, хотя явно недорогая. От форзаца темно-пурпурного цвета я и вовсе испытываю наслаждение.

Странное состояние: хочется одновременно шутить и мечтательно о чем-то рассуждать. Думаю, дело в ленивой вечерней программе, состоявшей яблока сорта "Богатырь" и пары мандаринов, запаха хвои, болтания ногой, переброшенной через подлокотник кресла, из трех серий "Ситы и Рамы" (после большого перерыва, между прочим) и чтения современной ирландской прозы прозы. После ошалелых рабочих будней другого и не нужно или нужно, но строго дозировано, чтобы отдохнуть от звуков и слегка наполниться смыслами. И в голове по-прежнему песни Uma2rman.

Спокойных снов!

Бывает странное: читаешь многое множество слов и думаешь, что понимаешь если не сюжет, то хотя бы пространство, где он разворачивается, а потом последние строки, и все перевернуто. Место, герои, слова, свет, время. Всё! Так было в "Атласе, составленном небом" Горана Петровича, герои которого сперва превратились в двух, мужчину и женщину, а потом, в самом конце, в одного человека - в человека вообще. И в романе "У входа в море" Эмилии Дворяновой то же самое, но герои превратились в души, пространство - в лимб, время - в безвременье, а ожидание - во вневременное настоящее. И от этого роман стал еще больше похож на тот санаторий в Гагре, о котором я писала на днях, и проведенные в нем три месяца с июля до дождливой осени.
Только о клубе анонимных влюбленных, о котором упоминалось в начале и в конце, но ничего не рассказывалось, я пытаюсь что-то понять. Что он такое? Что за загадка в книге из запутанных слов? В сущности,  есть только одна история о любви - всегда одна-единственная - так говорится в книге. Быть может, я так давно не была влюблена, что сейчас не могу соединить нити.

Но доктор... вот почему он появился лишь раз, в самом начале, бесконечно упомнемый всеми пациентами санатория... и вот почему остались сестры Лара и Евдокия. Доктор и ангелы, Тот, Кто всегда присутствует невидимый, и сестры, осязаемые и протягивающие руки.

У меня оставался почти час до встречи с сокурсниками, и я сидела на главпочтамте и читала. За две страницы до последнего многоточия стоявшая напротив женщина упала в обморок. Ее подхватили, я вызвала скорую, которую потом караулила на улице, и надеюсь, что все обошлось, но мне стало не по себе: ты в книге, которая превратилась из реального места в ирреальное, в границу жизни той и этой, и вдруг эта женщина, падающая без сознания.

Хотя роман еще и о том, что нам не нужны алиби для того, чтоб быть там, где нам хочется и следует быть, чтобы быть теми, кто мы есть, чувствовать то, что мы чувствуем, а усталость от жизни преодолевается новой жизнью.

У меня с утра немилосердно болит голова. поэтому не серчайте, если я вдруг незапланированно скачусь в нытье. (В общем-то, хорошая примета тех, кто читает тебя неравнодушно: когда тебе плохо и ты об этом пишешь, всегда где-то рядом, даже если почти без слов; иные отписываются от блога, чтобы самим не грузиться... можно понять - чужие.  На этом нытье сворачиваю.)

Снова с наступившим! Вареники с сюрпризами варили? А просто вареники? А, ну да, это же не повсеместная традиция. :) Но мы, разумеется, ей следуем и этим в праздновании Старого Нового года ограничиваемся.

Если не считать похода в театр, но это скорее часть воскресной культурной программы. Я, знаете ли. крайне не жалую местную "драму", но в последнее время все большим доверием проникаюсь к молодежным любительским труппам. Вчера смотрела постановку театра "Спичка" - пьесу по воспоминаниям Александра Володина "Записки нетрезвого человека".
Маленький зал в лофт-пространстве, очень классная атмосфера, в холле - небольшая выставка рисунков тушью. Минимальные декорации, совершенно подходящие к спектаклю, интересная работа со светом - пара софитов и вращающаяся настольная лампа. Неожиданно профессиональная игра актеров. Прекрасная постановка. И, конечно, Володин - я очень люблю работы этого драматурга и сценариста.

Спектакль длился всего час, но это был целый мир, и последние слова о том, что стыдно быть несчастливым - это то, о чем я стараюсь помнить каждый день, даже в темную пору ноября-декабря.

Но сегодня не так уж темно и даже в проплешине туч появлялось солнце, хотя смотрело оно не на нас, а куда-то в сторону.

А елки у вас еще стоят? У нас, конечно, да, и в эти выходные я с удовольствием читала, устроившись в кресле рядом с ней и включив все огоньки. Это теперь очень удобно, потому что папа сделал "умную" елку - гирлянды включаются с помощью пульта, можно даже настроить таймер включения и выключения, но главное, что теперь можно не сотрясать елку, пробираясь каждый раз к розетке.

Но читала я все-таки меньше, чем хотелось. Не то чтобы было больше обычного дел. Нет, у меня декада фильмов с Александром Петровым. В пятницу я смотрела "Затмение" - незамысловатая и с небольшим хронометражем современная сказка. Симпатично, на один раз. Ну а в субботу я проглотила восемь серий "Sпарты", и это крутой фильм, актуальный и потому страшный.
Но, чтобы не было совсем уж страшно от реальности этого мира, можно включить какую-нибудь хорошую музыку. Я целый цень работаю под Uma2rman и, если бы не грохот печатей, принтеров, телефонов и прочего офисного шума, была бы абсолютно счастливым человеком...

...которому через час в метель надо будет топать по абсолютно скользким дорогам в город. С рюкзаком на одном плече и штативом в кофре - на другом. Урок по ночной фотосъемке.

Вчера у нас была целая толпа гостей. Пока мы накрывали на стол, они выключали свет в большой комнате и сидели вокруг елки, а когда мы их звали, говорили "Тшшш... Еще минутку", И елка мигала всеми своии огоньками, отражаясь в зеркалах и оконных стеклах. И за столом через "еще минутку" было тесно, шумно, весело, вкусно и звонко от соударяющихся хрустальных бокалов.( Слова и зимние картинкиСвернуть )

Но если я буду сидеть в интернете, то не успею ничего, а у меня большие планы, домашнее задание по фотографии, гости, которые не только приходят, но и, кажется, все-таки приезжают, и большое желание испечь эклеры, потому что торт вчера благополучно приговорили. Хороших каникул, молчаливые мои, и до связи.

Курсе на пятом мы с подругами очень любили фильм "Город ангелов" с Мэг Райан и Николасом Кейджем. Его тогда часто показывали, а мы часто его смотрели и даже дружно прочитали "Праздник, который всегда с тобой" Хэмингуэя, потому что это была любимая книга героини.

Когда мне наконец-то поплось "Небо над Берлином", ремейком которого является "Город ангелов", я в стотысячный раз убедилась в том, что вещи есть бледные копии идей. Потому что потрясающий, сияющий, медленный фильм Вима Вэндерса - это вершины Гималаев по сравнению с очень-очень славной, но весьма скромной на их фоне долиной.

Я считаю так до сих, но все равно иногда удивляюсь, почему так редко стали показывать вторую ленту, и "Вам письмо", и "Французский поцелуй!. Сегодня я все-таки застала по ТВ1000 ремейк  и кое-что зметила: в финале Сет покупает, чтобы попробовать, груши, которые любила Мэгги, и это груши сорта Бере Александр - мои любимые. Это сквозной образ в фильме, как и морские волны, несущие ощущение жизни, и заря, и библотека. Рождение, знание, плод, но не яблоко грехопадения, и вечное течение бытия, и вечная его кратковременность.

Завтра начинается основной марафон по готовке праздничных блюд и наряжанию елки, а сегодня я еще успела сгонять на работу, нагуляться до красных щек, надышаться до зевоты, поздравиться с друзьями в разных концах города, вдосталь налюбоваться рябиновыми сводами сказочных снежных палат, а теперь - еще и побездельничать.( Немножко зимнего городаСвернуть )

Считаю на пальцах: два дня, включая сегодняшний, до вольницы, шесть - до приезда гостей, семь - до Нового года. Метель. Ах да, и первое Рождество. Странно писать с большой буквы, воспринимая этот праздник (и двадцать пятого, и седьмого) совершенно по-светски, но так все равно приятнее глазу. Я очень-очень люблю первой Рождество. В моем детстве по телевизору в этот день всегда шли добрые семейные фильмы, и один из них, "Семью напрокат", мы любим пересматривать до сих пор. Первое Рождество - это Диккенс, это чудесный фильм Леонида Нечаева "Сверчок за очагом", это что-то очень личное и это уже - ожидание новогоднего чуда. Наконец, на первое Рождество вот уже четвертый год подряд я расписываю козули, чтобы потом подарить их всем друзьям.

Когда ты уже взрослая, настроение праздника ты создаешь себе сама. Даже не так: ты уже учишься находить радостное в мелочах и ловить крохотные звездочки счастья в черном-белом здесь-и-сейчас, а оно черно-белое и без солнца вот уже почти месяц.

И еще праздник создают друг друг для друга все любящие люди.
Как у вас дела? И добралась ли до вас новогодняя суета?

На календаре пятница, ЖЖ соблазняет гифками с Руфусом Сьюэлом, на небе солнце пытается разорвать серую вату облаков. Оно соскучилось по нам, а мы - по нему.

А я волнуюсь.

Сегодня вечером мне нужно быть в школе. И мне нужно петь. Вчера моя преподавательница сказала, что голос звучит хорошо, потом я долго и упорно терзала уши соседей, репетируя на полную громкость одну и ту же песню, и наконец так устала, что свалилась на кровать с книжкой и тут же уснула... эдак в половине второго ночи.
Книжка очаровательная, хотя и почти детская - "Темный властелин Деркхольма" Дианы Уинн Джонс, чей "Ходячий замок" я читала неоднократно, причем в первый раз - накануне защиты диплома, начисто забыв про подготовку.

Действие "Темного властелина..." разворачивается в волшебной стране, населенной волшебниками, драконами и прочими эльфами, но при этом история посвящена реалити-шоу, причем совсем не безобидному. Прибавьте к этому хорошее чувство юмора писательницы, и вы получите увлекательное чтение. Я проглотила уже треть книги. И да, и Уинн Джонс, с поправкой на читательскую аудитоорию, есть что-то общее с Терри Пратчеттом.

Заодно я порекомендую вам "Один день Мисс Петтигрю" Уинифред Уотсон, дочитанный накануне. Это легкое, но весьма остроумное произведение о том, что мы иногда не знаем себя. Счастливое недоразумение превращает героиню из неудачливой и неумелой гувернантки к находчивую, практичную и, что явилось совершеннейшей неожиданностью для самой героини, привлекательную даму. Все повествование укладывается в один день, который сначала поверг Джиневру Петтигрю в замешательство, потом пробудил любопытство, превратился в приключение и оказался в конце концов первым днем ее настоящей жизни. Главы разбиты по часам и минутам, а последняя вполне закономерно заканчивается многоточием.

Можете посмотреть и экранизацию 2007 года - это превосходная комедия положений, хотя события в ней несколько изменены и, в соответствии с капризами голубого экрана, перекроены.

Ну вот, я немножко отвлеклась от своего волнения. Перед мероприятием еще раз распоюсь и отрепетирую, а потом пойду праздновать 25-летие своей пятой по счету и сорок седьмой по номеру школы. Надо бы еще за цветами для классной руководительницы по пути забежать.

В минувшие два вечера канал "Культура" показывал независимое кино - "Мешок без дна" (2017) и "Одиссею Петра" (2018).

"Мешок без дна" Рустама Хамдамова - очень странное, визионерское, на грани сюра, но завораживающее черно-белое кино. Чувствуются источники вдохновения: Нестеров, Константин Васильев, Джорджо Моранди, знаменитый царский бал в старинном русском стиле, "Невинный" Лукино Висконти и так далее. Все это превращено в какой-то символьный ряд в духе Милорада Павича, но смыслы самих символов при этом совершенно ускользают. Понять, что происходит в кадре, невозможно. Это головоломка без ключа.
Зато все эти движущиеся черно-белые фотографии просматриваешь, не отрываясь. Глазами – не сердцем.

Царевны и царевичи из допетровской Руси, фрейлины, князья и офицеры, по-самурайски дерущиеся венскими стульями, из середины 19 века, роскошь и упадок, переплетение снов, чувственности и запустения. А еще грибочки, исполняющие гимнастические упражнения, – из сказок. Собственно, все это и есть сказка, зачем-то рассказываемая алкоголику-князю. И это, как ни странно, экранизация новеллы Акутагавы Рюноске «В чаще», поименованная, как сказка из «Тысячи и одной ночи», и своя Шахерезада здесь тоже имеется. Бред, конечно, но если разобрать на кадры, очень красивый. Сюжет пересказывать – пустое занятие, его тут, по большому счету, нет. Глубинный смысл? Весь укладывается в финальные фразы и несоразмерен хронометражу. Но зрителя предупредили об этом еще в названии: в восточной сказке "бездонный" мешок, о необыкновенном содержимом которого спорили торговцы, прятал всего-то хлеб с сыром, лимон да несколько маслин. Сплошное буратинство. (Вчера маэстро Темирканов первом фильме "Монолога в четырех частях" как раз рассуждал о голом короле в контексте умирающих современных искусств.)
Второй из увиденных мной фильмов, "Одиссея Петра" Анны Колчиной и Алексея Кузьмина-Тарасова, тоже странен, но странен правильно, глазами ребенка, тоскующего по всему, что он любит, и возвращающегося к этому во сне. Это история, основанная на воспоминаниях создателей фильма, и показанная через восприятие двенадцатилетнего мальчика Пети, которого родители увезли из России в Германию, пообещав, что это ненадолго. А Пете в Германии серо и одиноко, ему хочется домой, а дом в Москве, хочется на дачу к бабушке, и снега в конце ноября, и простора для фантазии, находящей отклик у его же друзей. Он прекрасно рисует, он сообразительный, но учить нмецкий язык не хочет - ему даже язык не нравится. И Петя сперва во сне, а потом и - кажется - наяву сбегает домой.

Он встречает сирен, но они - скорее дивные девы-птицы из русских преданий, Алконосты, поющие радость. Он плывет по реке с "Навсикаей", так же соскучившейся по чему-то или кому-то там, далеко в России. С другой царевной он плял когда-то вот так же, и вода была спокойной, и мечта - живой и осязаемой, и о тоске он ничего еще не знал, а и сама Петина Одиссея была тогда совсем другой.

Это же его путешествие - вглубь себя, а после - снова в мир, в котором все-таки есть место краскам, самоиронии, музыке, новому, юности и жизни вообще.

Кино очень неспешное, простое, какое-то обыденно-простое, как будто это местами и не фильм вовсе, а документальные съемки. Никаких приключений, лаконичные диалоги, полутона, много тишины, немного музыки откуда-то из девяностых, снег - во сне, хмурый ноябрь - в германской яви, солнце и краски - на летней даче. Что-то такое живое и не напоказ, что находит отклик у каждого, кто може представить, каково это - быть выдернутым из родной привычной почвы и искусственно посаженным в новую землю с ее чуждыми воздухом, погодой и правилами. Почему-то взрослые, уезжая, не спрашивают у детей, что те думают, любят и желают. А это не всегда правильно и к тому же очень часто по-настоящему жестоко.

N.B. В обеих упомянутых картинах играет Светлана Немоляева. У Хамдамова она эксцентрична и комично-утонченна в образе фрейлины-сказительницы, в "Одиссее..." - само воплощение детских воспоминаний о бабушкиной любви.

Все такое белое, свежее, чистое и радостное кругом!

А я вся мокрая от снега, потому что три часа пешком путешествовала по городу. К половине первого заявилась на работу и уже устала. По пути встретила прошлогодних своих знакомцев - коренастого пса черно-мохнатой породы и его рыжего кошачьего друга. Кстати, они не любят фотографироваться - за год у меня сколько-нибудь прилично не получился ни один кадр.
Сегодня же я получила приглашение от классной руководительницы на празднование двадцатипятилетия моей последней школы. Это значит, что я 25 лет назад поступила туда в 3 "Б" класс! Уму непостижимо. А когда я училась в предыдущей школе, она тоже отмечала четвертьвековой юбилей и казалась мне, восьмилетке, чуть ли не древней.
А вчера я была на курсах, устала очень, но было интересно. Нас немного нацеливают на коммерческую съемку, хотя и предлагают самим решить, что нам интересно и какова наша цель в фотографии. В самом начале трудно понять, получится ли у меня что-либо в портретной съемке, но в целом мне всегда был интересен повседневный репортаж, как на работах Картье-Брессона, и люопытные "подсмотренные" у природы и мира мгновения, т.е. вообще - возможность наблюдать за жизнью, а не режиссировать ее. Но мне всегда следовало научиться именно последнему. :)
Вечером иду на лекцию искусствоведа Третьяковской галереи "Букет императрицы" про символику цветочных натюрмортов в русском искусстве XIX века, а пока выкраиваю минутки, чтобы почитать роман Уинифред Уотсон "Один день мисс Петтигрю". Я сегодня забрала его в книжном и, соскучившись по европейскому чтению, тут же, в автобусе, принялась за чтение. Я надеюсь, что книга окажется даже лучше, чем снятый по ней фильм, а фильм просто великолепен.

К слову, смотрел кто-нибудь нового "Щелкунчика"? Судя по трейлеру, это китч ужасающий, причем замешанный на попытке повторить "Алису" Тима Бертона, что странно и неуместно для сказки Гофмана. И еще набившая оскомину толерантность в виде чернокожего Щелкучика.
А вот радуга, которую мы видели из окна рабочего кабинета в морозный и солнечный понедельник:

В последние дни мне совершенно не хочется что-то записывать, но все-таки после долгого нытья что-то записать нужно, хотя бы для себя - запомнить на будущее, что всякая хандра проходит. И ноябрь проходит. И ложится белый снег (под ноги не смотрим - там сейчас бурая каша).

Самое главное: движение - жизнь. Банально, но каждый раз приходится открывать это для себя заново. А все дело в том, что в Черную пятницу я спонтанно устроила себе шопинг: заказала книги в "Лабиринте" и "Читай-городе", забронировала курс фотографии и купила курс видеотренировок у замечательной Марии Смирновой @maryfits, на чей инстаграм давно подписана, хотя никак не могла собраться заниматься выкладываемыми ею упражнениями. Одну книгу я уже прочитала, поревев под нее - так, наверное, было нужно. На курсах сегодня второе, пока теоретическое, занятие. А в тренировки я включилась с большим энтузиазмом и занималась вчера и позавчера, целый день перед этим пребывая в предвкушении. Я сразу ожила, у меня сразу появились силы и настроение, я снова почувствовала, что у меня есть тело, которое может работать, которое отзывается на нагрузки не отчаянно, а с удовольствием.

Конечно, заниматься дома - это не то же самое, что заниматься в зале в окружении людей, но плюсов предостаточно: во-первых, не грохочет до разрыва барабанных перепонок музыка, во-вторых, не нужно полтора часа тратить на то, что поздно вечером уже обессиленной добраться до дома (выходишь из комнаты - ныряешь под душ), в-третьих, в отличие от клуба, в котором я занималась до этого, здесь не требуется бить рекорды нагрузок в ущерб здоровью, что мне категорически запрещено, а упражнения, по сути, те же самые плюс разогрев и растяжка и досконально дается техника, причем в том же ключе, в каком давала ее моя любимая инструктор по аэробике. Словом, мне все нравится. И я жду, когда прямо напротив моих окон откроют фитнес-центр, потому что там будет бассейн.

А в Подольске три года назад открыли фонтан "Первый бал Наташи Ростовой" по мотивам знаменитой сцены из фильма Бондарчука. Торговый центр - странный фон для вальсирующих Наташи и князя Андрея, и мне показалась несколько тяжелой архитектура самого фонтана, но все равно я очень рада, что такой фонтан есть.
( +3Свернуть )

Знайте, пора остановиться, если...
...по ночам вам снятся индийские боги и несуществующие праздничные обряды.

Но я по-прежнему смотрю экранизацию "Рамаяны", причем вчера начала с первой серии, поскольку начало до этого пропустила, а потом не решалась включать из-за актеров-детей. Ах как напрасно! Первые серии сняты замечательно.

Меня все больше удивляет, как меняются персонажи, как здорово это сыграно и создано - не только и не столько с помощью костюмов, грима, причесок, сколько удивительным преображением актером и их персонажей: если после сто пятидесятой серии, в которой Сита и Рама после десяти лет отшельничества и борьбы с ракшасами поселились в лесу Дандака, вернуться к кадрам из юности героев, потом взглянуть на их свадьбу и на их жизнь во дворце, то взросление видишь во взглядах, жестах, интонациях.

Единственное. что заставляет меня волноваться - это то, что не все серии, а пока лишь две трети их, переведены и озвучены теми словами и голосом, которые вызывают во мне живейший отклик.

Давно я, кажется,  не показывала наш город. Но на днях я посмотрела на него с новой, непривычной стороны - искала старинную усаебку, которую много лет считала снесенной. Белгород - это современые стеклянные здания, одно уродливее другого. Образчики старинной архитектуры встречаются здесь редко и пребывают в большинстве своем в плачевном состоянии. И эти покосившиеся домики, хотя они, вероятно, и не представляют художественной и исторической ценности, скоро снесут, а старые тополя и ясени срубят. Немножко печально, но пока, в пору осеннего золота, они все еще живописны и трогательно беззащитны перед современностью.