Эльдалира: шепот далеких волн

В то время как модно читать детективы остросюжетные, с кровью и мраком, я предпочитаю те, в которых почти ничего не происходит, убитых ноль и справедливость торжествует самым благополучным образом. Нет, я с удовольствием пересмотрела недавно "Достать ножи" и почти наизусть знаю "Убийство в Восточном экспрессе" Сидни Люмета, релаксирую, когда по тв показывают старые серии "Пуаро" и "Мисс Марпл" про добропорядочных англичан, которые убивают ближних в немыслимых масштабах, но, положа руку на сердце, "Следствие ведут знатоки" мне смотреть куда спокойнее (например, моя любимая серия, "Подпасок с огурцом", посвящена вопросом подделок в мире искусства). Интересно смотреть на советских людей, слушать спокойные умные диалоги, следить за фабулой не лихо закрученной, а вполне бытовой, но даже более значимой, чем какие-нибудь изощренные преступления. А вчера мне случайно попался телеспектакль ленинградского телевидения "Объявлен розыск..." (1981). Прекрасные актеры, камерная обстановка, и преступника я не разгадала (это вообще не мой конек). По сюжету у администратора пансионата похищают полученную накануне по наследству крупную сумму, и это далеко не первое подобное ограбление в Ленинграде и окрестностях. Преступник - определенно один из отдыхающих, но кто?  Хороший спектакль, и я бы еще что-нибудь посмотрела.
Но пока нашлась только еще одна постановка моего любимого Пристли - по счастью, его очень любили советские режиссеры кино и телевидения. Из уже знакомого я особенно люблю очаровательную миниатюру "Гендель и гангстеры". "Таинственное происшествие в Брикмилле" с Соломиным - эксцентрическое чудо, "Инспектор Гулл" - эстетски сделанная психоэмоциональная бомба, "Опасный поворот" - суперклассика про опасность правды, "Время и семья Конвей" - драма одной семьи (но старый телеспекталь я люблю больше фильма Басова), "Призраки зеленой комнаты" и "Зеленая комната" по "Дженни Вильерс" - прекрасная и печальная история, "31 июня" - сказочный мюзикл. Недавно я посмотрела еще одну постановку - черно-белый телеспектакль "Улица ангела" (1969) с Ростиславом Пляттом в качестве рассказчика и отличным актерским составом (молодые и очень естественные Ия Саввина и Маргарита Терехова, которые, как оказалось, почти ровесницы, очень неожиданный Вадим Бероев, небольшая роль у Ленькова). Ну так вот, а теперь я нашла детектив "Доктор Солт уезжает" (1967), а следом - постановки "Теперь пусть уходит" и "Он пришел" (тоже по "Визиту инспектора", но это не самое легкое произведение). А вы любите Пристли? Его ведь и читать - сплошное удовольствие (и пьесы, и рассказы, и романы).

Этот снимок был сделан, когда я прочитала книгу только до середины. Случайный, легкомысленный в минуту, когда по радио звучал БГ, а на светофоре горел красный. Он не подходит к финалу книги, но подходит к той, первой половине писем Карины к Серёже. Они очень личные, да такой степени, что так нельзя было бы написать тому, кто жив, но это не оголение перед посторонними и не попытка оправдания, как сказал кто-то. Разговор с тем, кто ушёл и при этом остался. Разговор о любви, общности, превращающейся в разобщённость, о том, как незаметно проходит между очень близкими людьми нитевидная трещина желаний и целей. Это разговор о том, о чем двое не могли поговорить друг с другом. И о предательстве, которое таковым, быть может, и не было...

Первая половина писем появилась не для читателя - это понятно даже без послесловия. Нет, ничего слишком сокровенного, просто необходимость проговорить и поговорить. Только потом они переросли в книгу - хорошую, многословную, женскую, но женщины самодостаточной и сильной. В ней много имён, названий, мест, впечатлений, но всё это - сопутствующее, внешнее, и их всегда только двое в этих письмах: она, которая говорит, и он, который каждое слово наполняет. Любовь не исчезает - вот о чем эти письма. Но она меняется, как и время, как и люди.

Сейчас, дочитав, я тяжело опустила книгу. Ее тяжело будет и оставить у себя. И фотографии в ней оказались лишними, разве что две-три совпали с образами. "Сто писем к Серёже" - это воспоминания, приравненные к настоящему, но это ещё и книга, в которой иллюстрации - сами письма и есть. Снимки вносят помехи. Но черная обложка с отчаянно неодинаковыми белыми буквами так точно противопоставлены черным по белому мелким строчкам внутри.

Случайно нашла перевод воспоминаний Мэри Храброй Птицы "Женщина Лакота", экранизацию которых посмотрела накануне. Бросила все прочие книги, читала и не могла оторваться.
Это прекрасная, ужасающая, воодушевляющая книга о жизни индейского населения Штатов во второй половине 20 века: о традициях семьи и племени, о безысходности, вопреки которой кто-то сохраняет свою личность и свою гордость, о невозможности и принципиальном отказе подстраиваться под "белую цивилизацию", что отличает индейцев от афроамериканского населения страны, о сегрегации и расизме, "обыкновенном фашизме", унижениях, в том числе принудительной стерилизации женщин и изъятии детей, насилии и провокациях со стороны вашичу (белых), о попытках вернуть и отстоять свою этническую идентичность, о соплеменниках, которые остаются воинами, но стиснуты постоянным противоречием между их сутью и их возможностями, о бунте, который из неосознанного, на уровне мелких краж-реваншей в "белых" магазинах, перерастает в разумный протест личности против системы. В восстание в Вундед-Ни.

А также о том, как многолетняя борьба выжигает изнутри, как воины в обычной жизни превращаются в мужчин, не могущих найти себе применение, о том, как по странному стечению обстоятельству погибают неугодные правительству и даже индейским властям персоны, как правосудие зависит от географии и сколь многое в любой борьбе зависит от денег и связей. О непростом быте, когда обыкновенные для жителя большого города явления, вроде горячей воды в кране и теплого туалета, находятся для индейцев Лакота 1970-х словно в другом столетии. О возрождении традиционных верований и ритуалов, о том, что очень похоже на магический реализм из книг, но для индейцев, возвращающихся к корням, является просто реальностью. О легендах, о пейотле, плаче о видении, Пляске Солнца, инипи и других традиционных, завораживающих и в то же время пугающих обрядах.
В комментариях под публикацией в ИГ мне написали, что племена Лакота считаются нытиками и бездельниками в индейской среде США, но я не думаю, что таковыми они были всегда: если веками убивать волю, лишая возможности действовать, заниматься привычным трудом, развиваться, учиться и оставаться при этом собой, то случится именно это - безволие, алкоголизм, порождающий насилие, неграмотность, разобщенность семей. Индейцы проиграли, как только пришли корабли европейцев. Кто-то приспособился лучше, разумнее и дальновиднее, у кого-то было больше возможностей для маневра, иные маневрировать не могли или не желали - предпочли сопротивляться новому миру до последней жизни. Я не знаю, кто из племен был в итоге прав.

Книга и люди, о которых в ней рассказано, меня восхитили. Я нашла неожиданную для себя параллели: читая у Мэри Кроу Дог про аресты в семидесятых активистов A.I.M. (Движения американских индейцев), в том числе про борьбу с системой правосудия и обращение в тюрьмах с ее мужем, духовным лидером движения Леонардом Кроу Догом, я вспоминала прочитанные в феврале "Цветы Шлиссельбурга" Александры Бруштейн про условия, в которых находились политические заключенные Шлиссельбургской крепости и Орловского централа в начале XX века. Рядом встали личности шамана Кроу Дога, революционера Владимира Лихтенштадта и их товарищей, живших в разные времена, в разных обстоятельствах, культурах и даже на разных континентах. Они одинаково ставили благо своего народа выше собственного благополучия. И в обоих случаях свобода, заключённая в человеческом разуме, оказывалась выше всех унижений и попыток сломить волю.

Вы, конечно же, помните благородного, сильного и прекрасного Чингачгука, сыгранного Гойко Митичем в одном из вестернов студии DEFA. В романе "Пионеры" Фенимор Купер, создавший этого героя. показывает и конец его пути: старый спившийся индеец умирает, а вместе с ним умирает и племя могикан. Прилагательное "спившийся" озадачивает, не так ли? Ведь он был героем без страха и упрека, непобедимым воином.

А теперь включите один-два снятых индейцами о современных индейцах фильма, и вы поймете, что Купер описал всего лишь закономерность: те, чью честь бледнолицые не одолели в битвах, были повержены безысходностью. Жизнь в резервациях не стала лучше и справедливее по прошествии сотни лет. По-прежнему правительство Штатов решает, сколько денег выделить их жителям, заставить их голодать или нет. Там почти нет работы, нет университетов, нет перспектив. У индейцев забирали детей, чтобы ассимилировать их в "цивилизованном" мире. У них забирали будущее. Их можно было убивать, потому что они - "дикари". На их землях можно захоранивать ядерные отходы, прокладывать нефтепроводы по заповедным землям, раскапывать захоронения их предков, говорить о демократии и устраивать показательные дружественные встречи президентов с вождями. Здесь, сейчас, в 21 веке. Ничего не меняется. Очень напоминает нас.

Я уже писала на днях и позволю себе повториться: несовершенное по форме аутентичное кино североамериканских индейцев ближе нам по духу, чем кино белых американцев. За его неспешностью - тоска и боль за свой народ, разрозненный и удерживаемый на обочине мнимой "цивилизации". Очень трудно удержать баланс между развитием и традициями, если извне первое сдерживается, а второе искореняется. И с тем большим восхищением смотришь на тех, кто не сдается.
Вчера я посмотрела две ленты - "Skins" Криса Эйра о том, как в человеке просыпается гнев, и "Lakota Woman: Siege at Wounded Knee" об активистке Мэри Храброй Птице из племени Сикангу Лакота. Место действия обеих - резервация Пайн-Ридж, забытый богами край, где насилие растет из-за алкоголя, алкоголизм - из-за безработицы, а безработица - из-за бездействия (или это все-таки действие?) "белых" властей и продажности отдельных "вождей". Время действия - соответственно 2007-й ("Skins") и год восстания в Вундед-Ни, 1973-й ("Женщина Лакота"). Фильмы взаимосвязаны, поскольку показывают, что прогресса нет, индейцы - по-прежнему "второй сорт" для тех, кто вырубил в священных Black Hills головы белых президентов, и именно поэтому нельзя сдаваться и терять себя. Лучше сознательно погибнуть за честь свою и своего народа, чем смириться и жалко до-существовать.

Кстати, меня нисколько не удивляет, что фильм о восстании Лакота продюсировала Джейн Фонда - она всегда была борцом против политического лицемерия.
За сто лет до восстания Вундед-Ни "прославился" бойней в лагере Лакота (о ней вы могли узнать, например, из начальных сцен фильма "Идальго" с Вигго Мортенсеном), это место скорби и памяти, как, впрочем, вся индейская земля. Нет, индейцы не были безвинными жителями рая, они вели жестокие племенные войны и были разобщены. Вероятно, однажды они прошли бы те же ступени развития, что и европейцы, и совершили бы те же ошибки, но им не дали этого сделать, и сослагательное наклонение тут неуместно: геноцид был и есть. Это тоже знакомо, верно?

Поэтому фильмы, говорящие о сегодняшних проблемах индейцев и напоминающие об их храбрости в прошлом, нужны. Нам в том числе.

Ко Дню мецената и благотворителя, отмечаемому в России 13 апреля


Частная благотворительная деятельность имеет в России давние и прочные корни. Общественная мораль неизменно требовала от людей состоятельных жертвовать средства на нужды церкви, сирот, стариков, инвалидов. Разумеется, не всегда это было внутренним побуждением, поскольку обеспечивало благотворителю налоговые привилегии, упрочивало его статус и заставляло по-новому звучать его имя, но были и те, для кого меценатство являлось мерой личной ответственности.

Традиции благотворительности в моей семье мало задокументированы. По материнской линии благотворительностью занимался мой прапрадед Иван Петрович Можаров. Его деятельность была не столь обширна, как у семьи Асеевых – в силу несоразмерности капиталов, однако Иван Петрович изыскивал, возможности для помощи людям более скромного достатка. В благотворительности принимала участие и его жена Надежда Евграфовна. После скоропостижной смерти Ивана Петровича в 1908 г. начался длительный процесс наследования, и немалый труд по поддержанию семейных предприятий и воспитанию детей Надежда Евграфовна взяла на себя, что, разумеется, не позволяло ей, лично активно заниматься благотворительностью. Тем не менее, благодаря ее участию прекрасное образование в Германии получил будущий выдающийся инженер-конструктор, основатель массового мотоциклетного производства Петр Владимирович Можаров.

После революции традиции русского меценатства в силу социально-политических перипетий оборвались, но не исчезло благородство, свойственное людям поистине высоким.
В 1930-е гг. в Абхазию переехала дочь И.П. Можарова Вера с мужем Владимиром Степановичем Блиновым – уроженцем Тамбова, врачом, основателем сухумской станции Скорой помощи, активно занимавшимся внедрением способов борьбы с малярией, что, по сути, являлось не только профессиональным долгом порядочного человека и блестящего специалиста, но и продолжением тех традиций благотворительности, которые связаны в большей степени с заботой о людях, чем о собственном благополучии. Подобная деятельность в годы становления советского государства уже не могла быть сопряжена с вложением капиталов, но опиралась на безусловный гуманистический долг.
Примером людей, высоко ставивших такой долг, был и абхазский поэт Дмитрий Гулиа, основоположник абхазской литературы, удивительно неравнодушный человек, отзывавшийся на беды и нужды других людей.

Корни же традиций благотворительности в Сухуме были заложены еще прежде – российскими меценатами, приезжавшими в Абхазию в конце XIX – начале XX веков.

В те годы Сухум являлся жемчужиной Причерноморья. Здесь создавался уникальный по климатическим особенностям курорт: велось строительство климатических станций и санаториев, вилл, театров, закладывались уникальные парки субтропической флоры, привозимой со всего мира.
Среди выдающихся общественных деятелей того времени следует назвать инженера Александра Валериановича Даля, активно содействовавшего работе Сухумского общества борьбы с туберкулезом и завещавшего ему все свои средства [1], ученого-кавказоведа Николая Ильича Воронова, организовавшего в своей усадьбе «Ясочка» народную школу по образу яснополянской школы Л.Н. Толстого, а позже – первую на Кавказе трудовую коммуну, основанную на идеях Чернышевского [2]. Последователем их традиций был и врач Езакиель Лазаревич Фишков, передавший городу свой дом и коллекцию живописи, легшую в основу Абхазской государственной картинной галереи [3]. Гостеприимная красота Абхазии была создана, несомненно, и их трудом.
В числе медицинских заведений Сухума – те, что строились и финансировались за счет костромского промышленника Н.Н. Смецкого и светила отечественной медицины профессора Алексея Александровича Остроумова. Именно Остроумов провел неоценимую работу по популяризации Сухума как потенциального курорта, превосходящего по лечебным возможностям Ниццу. В 1898 году на проходившем в Москве XII международном конгрессе врачей, в том числе благодаря его усилиям, Сухум был признан лучшей климатической станцией для слабогрудых [4]. Обширные участки Остроумов приобрел в Сухуме, на горе Трапеция, еще в 1886 г. [5], но окончательно переехал сюда в 1901, оставив из-за ухудшившегося здоровья кафедру на медицинском факультете Московского университета.
Помимо медицинских изысканий, Алексей Александрович активно участвовал в общественной жизни города: был членом Сухумской городской думы, с увлечением занимался посадками субтропических растений, содействовал работе «Сухумского общества сельского хозяйства и садоводства» и неоднократно жертвовал крупные суммы на издававшийся обществом ежемесячный журнал «Черноморское сельское хозяйство». Кроме того, Остроумов предоставил городу в безвозмездное пользование источник пресной воды на участке рядом с его домом.

В результате популяризации Сухума как прекрасного курорта город стал стремительно расти, однако единственным медицинским учреждением по-прежнему оставался переведенный сюда в 1874 г. из Гагрской крепости военный госпиталь. Во время голода 1891-1892 гг. в Сухум на строительство шоссе потянулись рабочие из Центральной России. Из-за ненадлежащих санитарных условий участились вспышки инфекционных заболеваний, причем особенно остро стоял вопрос борьбы с малярией.
В 1899 г. профессор Остроумов направил письмо городскому голове с предложением организовать сбор пожертвований на строительство больницы и сам же внес первый вклад – 4 000 рублей. Обратился он и к своим коллегам и друзьям в Москве, в том числе к известному адвокату Ф.Н. Плевако. В короткий срок было собрано еще 20 000 рублей. В благодарность городская дума просила Остроумова принять звание пожизненного попечителя больницы [6]. Участок под строительство был выделен на склоне горы Трапеция, недалеко от владений профессора. Двухэтажное здание на 19 палат и 30 коек, окруженное прекрасным парком, было открыто уже в 1902 г. Больнице было присвоено имя Остроумова, которое она носит до сих пор. Кстати, две из четырех бесплатных коек оплачивал сам профессор.

Большое внимание уделяла благотворительности его супруга Варвара Сергеевна, по инициативе которой в 1903 г. рядом с больницей был открыт родильный приют, названный по имени основательницы «Варваринским».

На строительство больницы и приюта выделял деньги и крупнейший абхазский меценат начала XX века, потомственный дворянин Костромской губернии Николай Николаевич Смецкой – человек удивительной и непростой судьбы, терявший в жизни все, кроме собственной чести, но за это и ценимый не только соратниками, но и своими рабочими и крестьянами. Как и многие, кого судьба привела на рубеже веков в Абхазию, Смецкой искал здесь подходящий для поправки здоровья – только не собственного, а его супруги Ольги Юрьевны – климат.
«Нам показалась, — вспоминал Николай Николаевич, — привлекательной мысль приложить свои силы и средства к этой дикой, мощной по природным данным стране и способствовать приобщению ее к Русской культуре» [7].

Благотворительностью Смецкие занимались еще до переезда: в своем имении в Костромской губернии они устроили больничный комплекс, включавший хирургическое и терапевтическое отделения, фтизиатрию, инфекционный барак, амбулаторию, жилые дома для приглашенных медиков. В соседнем селе располагалась ферма для лечения чахоточных больных молочными продуктами. Тогда же были построены ветеринарная лечебница, почта, приходская двухклассная школа, два земских училища, в одном из которых много лет преподавала Ольга Юрьевна. Смецкие выплачивали стипендии студентам педагогических училищ и других учащихся из бедных семей. За все эти заслуги было ходатайствовано перед Правительством о награждении Н.Н. Смецкого орденом как «лучшего жертвователя для нужд народных»8. Сам же Николай Николаевич был, по воспоминаниям его племянницы, человеком в высшей степени скромным и застенчивым [9].
В Абхазии Смецкой, увлекшийся под влиянием синопского землевладельца полковника А.Н Введенского растениеводством, первым делом заложил сухумский дендрарий, прославившийся далеко за пределами Российской империи, способствовал посадке обширных садов, постоянно выписывал новые экземпляры растений из-за границы и распространял среди местного населения саженцы субтропических фруктовых деревьев. К 1916 г. дендрарий насчитывал уже 850 видов растений со всего мира и требовал не только постоянного ухода, но и серьезной научной работы. Поэтому владелец решил передать его в дар Департаменту земледелия [10], однако до революции уладить все формальности власти не успели.

По инициативе и частично на средства мецената был устроен приморский бульвар от дачи «Синоп» до Сухумской крепости, сегодня являющийся одним из красивейших мест города. Смецким были построены две церкви и ночлежный приют, главным образом, предназначавшийся для паломников, хотя сам Николай Николаевич отрицал религиозные обряды. Как и Остроумов, Смецкой предлагал предоставить в безвозмездное пользование городу находившиеся в его имении источники питьевой воды, однако это не встретило поддержки властей.
Продолжил он и просветительскую деятельность: на его средства были построены и содержались несколько начальных школ, сельскохозяйственное училище в Агудзере, в котором Николай Николаевич с супругой часто сами проводили занятия, а в 1909 году при их участи была построена женская гимназия в Сухуме. Но наиболее известен Николай Николаевич как устроитель санаториев для туберкулезных больных «Гульрипш-1», «Гульрипш-2» и «Агудзера» «с целью дать возможность людям, не обладающим большими материальными средствами, лечиться в благоприятных климатических условиях» [11]. Эти заведения были открыты в 1902, 1905 и 1913 гг. соответственно. Расходы составили порядка 2 млн. рублей (всего на благотворительность Смецкой потратил около 6 миллионов). Санатории функционировали не столько за счет пациентов (взимаемая с них плата не покрывала расходов), сколько на собственные средства Смецкого, доплачивавшего на содержание лечебниц и окружавших их парков до 25 тысяч рублей в год.
После революции Николай Николаевич остался жить в здании бывшей нижней дачи в качестве управляющего дендропарком. Еще прежде он намеревался передать все свои обширные владения государству и подавал соответствующие прошения, однако уладить этот вопрос не успел, и имения были национализированы позже. В 1925 г. за «ценный вклад в общечеловеческую и Российскую культуру» Смецкому была назначена персональная пенсия в 75 рублей [12]. Скончался Николай Николаевич в 1931 году в возрасте 79 лет, а спустя несколько десятилетий, в 1965 г., на территории Сухумского дендропарка был установлен памятник этому замечательному человеку [13].

Память в современной Абхазии – явление спорное. Она стирается, переписывается и уничтожается временем, а порой и людьми. Стоят в руинах санатории Смецкого, постепенно разрушаются белоснежные виллы, построенные теми, кто искренне любил Сухум. Но, тем не менее, пример людей, подобных Смецкому, Остроумову, Далю, Воронову, заставляет нас задуматься о собственном долге перед совестью, честью и перед Отечеством.

Теперь, когда большой бизнес строится далеко не всегда на принципах порядочности и приоритет отдается ненасытному потреблению, а не разумному отношению к материальному, особенно важным оказывается вспомнить о том, что не все благотворители прошлого жертвовали свои средства единственно потому, что так было принято. Многие из них не признавали бесплодной жизни, не оставляющей по себе следа. Они думали, прежде всего, о людях, возможно, неприметных для истории, но являвшихся и являющихся основой благополучия страны и собственного благополучия дарителя – промышленника, аристократа, купца, бизнесмена.

Примечания:
1. Венедиктова Н. Русские врачи в дореволюционной Абхазии. - http://asarkia.info/blogs/nadejda/2036/
2. Воронова С. «Кавказские» Вороновы. // Русские в Абхазии. / Под общ. ред. С.В. Григорьева. – Сухум, 2011. – С. 96.
3. История Абхазии: Учебное пособие. / Под ред. С.З. Лакоба. – Сухум: Алашара, 1991. – С. 394; Бгажба О.Х., Лакоба С.З. История Абхазии. С древнейших времен до наших дней. – Сухум: 2007.
4. Дзидзария Г.А. Труды. – Т. I. – Сухум: Дом печати, 2014. – С. 299.
5. Заводская Е. Алексей Александрович Остроумов. // Русские в Абхазии. / Под общ. ред. С.В. Григорьева. – Сухум, 2011. – С. 187.
6. ЦГИАГ, ф. 12, оп. 8, д. 1682, лл. 6–8.
7. Вельяшева К. Творец зеленой Третьяковки. (О создателе дендропарка в Сухуми Н.Н.Смецком (1852-1928) // Наше наследие: иллюстрированный историко-культурный журнал. - М.: Редакция журнала "Наше Наследие", 2002. - № 63-64.
8. Романец П.В. Жизнь ради здоровья людей. Исследование жизни и деятельности выдающегося российского предпринимателя и благотворителя, костромича Николая Николаевича Смецкого. - http://starina44.ru/
9. Дмитриева О.П. Воспоминание о Смецком Николае Николаевиче (1852-1931). – Май 1947.
10. ЦГАА, ф. 46-И, д. 13, ч. II, лл. 10-12.
11. Агумаа А.С. Николай Николаевич Смецкой (1852 – 1931). – Сухум: ЗАО «Арашъ», 2010. – С. 103.
12. ЦГАА, ф. 46-И, д. 12, л. 24.
13. Указ Президента Республики Абхазия от 29.12.2015 г. № 362 «Об утверждении Государственного списка объектов историко-культурного наследия Республики Абхазия»

Так, вдохнула, выдохнула, успокоилась. ВСЁ НОРМАЛЬНО. Ничего плохого не происходит, просто ступеньки не очень удобные. Метафорически.

Весна. Воздух сладкий. Ветерок теплый. Верба цветет. Кое-где уже можно найти цветочки - карликовые ирисы и крокусы. Жучки-пожарники ползают. Живем.

Сегодня - праздник. Вчера был театр. Читаю не самую плохую книжку, а хорошие ждут. И еще несколько приятных ненужных мелочей, среди которых - распустившиеся на срезанных ветках сирени почки, найденный на развале значок "Нет ядерному оружию", за которым я охотилась с прошлого августа.
( Collapse )

День сегодня отчего-то тяжелый: уставшей проснулась, уставшей поплавала и уставшей приехала на работу. Опять меняется погода, никак не установится весна: нет ни листвы, ни травы, а ведь в прошлом году в эти дни уже цвели абрикосы. Мы с мамой принесли домой несколько веток сирени (ее обрезали во дворе), и на второй день почки превратились в мягкие и пушистые пока еще листочки. Надеюсь, появятся и цветочные гроздочки.
Запланированное дело - пока в мертвой точке, потому что документы изготавливаются очень медленно. А хотелось поскорее похвастаться, эх. Вместо этого я нервничаю, успокаиваю себя, нервничаю снова... И штатной работы еще - целые горы.

В прошлую пятницу я спонтанно решила сходить на концерт в филармонию. Одна. Не оригинально, но это то, что я люблю, а к концу сезона в программе появились наконец интересные имена. На сей раз я слушала сказочного Лядова (он звучал так, как нарисованы сказки Билибиным и как сняты - Птушко), и тревожного, но счастливого Глазунова (и он так меня тронул и зачаровал, что я невольно забыла, что прозвучала лишь первая часть, и ударила в ладоши), и Скрябина, который был для меня и обо мне. Мир говорил со мной. Музыка знала все, что меня беспокоит, и всю тоску, и сомнения, и неверие в себя, и то, что даёт мне умиротворение, и как я боюсь сильных душевных переживаний, и как некоторые из них наполняют меня жизнью. Скрябин своим фортепианным концертом провел меня через все это - наверное, и он переживал похожее в свои 25, когда писал эту музыку. Он нашел себя.

До чего же удачно был выстроен концерт: симфоническая картина "Из Апокалипсиса" Лядова, симфоническая сюита "Из средних веков" Глазунова, "Мечты" и концерт для фортепиано с оркестром фа-диез минор Скрябина. И солировал очень хороший пианист из Москвы Андрей Коробейников. Обычно мне любопытно наблюдать за солистом, а сегодня я в звучании рояля и оркестра просто растворилась, и это, мне кажется, примета музыкального мастерства. И очень давно у нас не бисировали дважды и так блестяще и щедро.

В этот четверг я собираюсь слушать рояль, а в пятницу - может быть, скрипичный концерт Чайковского. Боюсь предполагать и не знаю, действительно ли будут настроение и хорошее самочувствие. Хотя настроение я себе поднимаю время от времени разными способами.

Продолжаю смотреть и фрагментарно пересматривать фильмы Майкла Грейеса (он Грейайз - Серые Глаза, - но вот так решил КиноПоиск). Мне очень понравился канадский "Kissed by Lightning", где у него небольшая, но важная роль. Это драма о художнице-индианке, которая выражает свою любовь и тоску по умершему мужу в картинах на сюжеты из рассказанных им индейских преданий. История о разрешении себе продолжать жить, о том, как отпустить, и обо всех, кто незримо стоит за нашими плечами.
Дочитываю сборник "Рассказы об индейских войнах", который лет тринадцать назад купила в Сухуме. Он - из тех книг, которые попали в сухумские книжные незадолго до войны и потому оказались не распроданными. Из авторов никто, кроме Джека Лондона, мне прежде знаком не был, а между тем почти все они так увлекли меня, что сейчас кажется, будто я большое кино посмотрела.

Мне попалась хорошая костюмная мелодрама с Софи Марсо - "Firelight" (в русском переводе - "Пламя страсти"). Снята она ровно так, как снимали такие фильмы в девяностые и не снимают сейчас: чуть задумчиво, поэтично. "Портрет леди", "Крылья голубки", "Пианино" - думаю, вы поймете, о чем я говорю.

Домашняя библиотека в воскресенье пополнилась несколькими современными изданиями. Дело в том, что я была рядом с "Читай-городом" и зашла взглянуть на стеллажи с уцененными книгами, поскольку там иногда попадаются совершенно не поврежденные тома. В прошлый раз мне повезло с автобиографиями Мишель Обама и Мэй Маск, а в этот - в биографией Терри Пратчетта, его же "Пятым элефантом" и "Ночной стражей" под одной обложкой, книгой со странным названием "Кто-нибудь видел мою девчонку?" и сборником Юрия Яковлева ("Девочка, хочешь сниматься в кино?" и "Гонение на рыжих"). С учетом бонусов и уценки получилось очень удачно.

Еще один источник улыбок - большое пополнение коллекции открыток. В букинистическом мне сказали, что подписанные хотели выбросить, но как же здорово, что они этого не сделали, потому что там на оборотах - столько замечательных слов. И чистые карточки прекрасны, особенно шестидесятых - этот период мне попадается не так часто, как хотелось бы.

Наконец, в книжной раздаче я выиграла третью книгу Шона Байтелла о буднях книготорговца в Шотландии - это точно будет чтение-удовольствие.

Как оказывается, хорошего очень даже много. И все получится правильно. нужно только немного собраться с мыслями и силами.